ПереводыАлександр НАВРОЦКИЙ
РАЗГОВОР С ГАМЛЕТОМ
ДРЕЙФУЮЩИЙ ОСТРОВ И ПТИЦЫ Мы, удаляющиеся от материка
на дрейфующем острове, мы еще видны. К нам еще тянутся берега и нечеткие огрызки памятников, поставленных нами на века. Там, на крыльях птиц, остались наши прежние лица. Мы уже не узнаем их, не верим им, иногда о них плачем. УМЕРШЕМУ ОТЦУ
Трудно поверить, что тебя уже нигде нет:
ветер, улетевший в никуда, переставшая болеть рана, весна, которая никогда не наступит. Твое имя носит уже кто-то другой, паспорт порвал чиновник и бросил в корзину, одежда отошла далеко вглубь себя, на тридевятые полки, умерли твои слова, небо, звезды, женщины. Где твои вечные вопросы о чести, о мире без войн? Стал ли ты Иридоном или Массиниссой — кто ж это знает? Только могила знает тайну, но она молчит, молчит земля — ласковая куртизанка, что ждет каждого: ведь жизнь — это запятая в одной из фраз мира, короткая трель птицы, стрекоза над ручьем, поэтому тебя сегодня нет, а особенно нет для близких. Только крыло ветра бьется неустанно в памяти, и имя становится болью — мертвым мотыльком на сквозняке времени… ДЕВЧАТА
Они — персики на рассвете, когда сон оставляет мужчин,
задумчивость жаворонка, пред тем как песней разъяснит небо, они легки, как ветер, и верны желанию нравиться даже платьям, которые знают их тела лучше всех. Пока о любовь не поранили воображение, пока первый мужчина не забрал их сказку, пока в счастье не вплелся плачь ребенка, пусть существуют — в танцующей линии бедер, в смехе — солнечном побережье, в персике, еще ускользающем от непогоды и от протянутых ладоней. Девчата — мотыльки голубой тишины, облака в крыльях птицы, кольца в руках доброй феи, а в наших сердцах — светлое истинное восхищение. ВЕЩИ
Вещи порядочны всегда, и напрасно
ломают им хребты очередные баловни судьбы. Они с достоинством молчат. Всегда остаются самими собой — и в будни, и в праздник. Так, как они, никто не может принять в гости солнечный луч, упавший ненароком на запыленное кресло или задумчивую древнюю икону. Ночью выходят из них звезды и мягкий, чистый свет правды. Тогда спящих мучают угрызения совести, и все делается ничьим: корона не принадлежит королю, меч палача оплакивает казненных, пулемет жаждет быть заклепанным страхом солдат в окопах… (Единственным желанием вещей могла быть тишина, затуманенная фарфоровыми именами, граничащих с нею форм). Но неумолимо приходит рассвет и пробуждаются люди. Тогда вещи начинают страдать. РАЗГОВОР С ГАМЛЕТОМ
Друг мой, здесь все то же: ничто не кончается
и ничто не начинается. Продолжаются те же самые убийства, те же литература и вера служат поводком для слабейших. Мы знаем, что делаем. Вынося приговор идее, убеждаем: себя – угрюмой насмешкой, подданных — разумной толерантностью и снижением налогов. При угрызениях совести можно еще раз проинтерпретировать историю греческой демократии или римское право. Сегодня никто не защищает свою честь шпагой. Для этого есть дипломаты, способные склонить к чему-то здравомыслящих. Так что ты по праву отправлен в пекло. Современное небо не приемлет безумных метафизиков, утверждающих вневременную этику. Обстоятельствам подвластны даже святые: — Нужно быть с людьми, — говорят Петр и Павел. Мы любим тебя, как милую сказку из старой потрепанной книжки — когда-то и мы выстругивали мечи, чтобы мстить. Могилы и клятвы? Плата кровью — пафос пьесы в дешевом театре. Уже не ставим трагедий. Из твоей драмы можем сделать и разыграть веселый фарс. Поэтому лучше ступай туда, откуда твое королевство будет видеться тебе прекрасной звездой. Перевела с польского Вера Виногорова
|