Вернуться на предыдущую страницу

No. 1 (46), 2017

   

Рецензии


Евгений Лесин, «Мы идем бухать бухло»
М.: Интернациональный Союз писателей, 2016

<…>Очень муторно все что-то,
Не выдерживаю я.
То любимая работа,
То любимая семья.

От инсульта и от рака
Не избавишься постом.
Суки — все.
Одна собака
Улыбается хвостом.

Это строки из стихотворения замечательного поэта Евгения Лесина, которое я нашел в его поэтическом сборнике с необычным названием «Мы идем бухать бухло». На книжке, прямо на видном месте обложки,  стоит предупреждающий знак 18+. Это мне напоминает окраску ярко-красной тропической лягушки, свидетельствующей о ядовитой опасности, исходящей от этого земноводного существа. Если читатель наткнется на стихи с нетрадиционной лексикой, этот значок явится оправданием, дескать, извините, господа читатели, мы вас оповестили… Но дело не в том, что лексика не всегда традиционная. Мы живем в удивительную пору, которой никогда не знавала ни одна читательская среда, существовавшая в России. После сложнейших эпох запретов, когда за вольнодумство отправляли в ссылки, лишали дворянства, сажали в дома умалишенных или в тюремные казематы, когда милых и безвинных обэриутов и то отстреливали за какие-то якобы абсурдистские стихи, больше похожие на детские считалочки, я уж не говорю о стихах сильного гражданского звучания, обличающих  суровость крепостного права или красного террора. Мы не застали те времена, но и в наши годы, названные застоем, досталось и нам вкусить если не розг и гонений, то хотя бы запретов на издание стихотворных книжек с откровенной лирикой.
А тут полная свобода! Она вскружила головы желающим говорить открыто и на самые волнующие темы. Как водится, у всякого времени возникают свои певцы. Евгений Лесин всегда был неравнодушен к поэзии Николая Глазкова, который, несмотря на внешние чудачества, смог сказать то, что не решились сказать многие другие из числа его продвинутых собратьев по перу. Мне кажется, что эту глазковскую мантию чудачества позаимствовал Евгений Лесин. Не имея возможности цитировать стихи с 18+, (формат рецензии не предполагает такого вложения), я обращаюсь к стихам вполне приличным и даже милым:

* * *

Погода зашибенная.
Погода — делать нечего.
Рюмашка непременная,
Наверно, ближе к вечеру.

Иду я на работочку.
Шагаю я на службочку.
А после — можно соточку.
И пива можно кружечку.

Вот у кого еще вы встретите такое уменьшительно-ласкательное обращение к своему служебному месту — «работочке»? Все при любом упоминании о работе сразу чуть ли не звереют, а тут такая любовь и необыкновенное обожание  — «службочка». Прелесть какая! Это и есть проявление подлинного уважения к труду. Между прочим, профсоюзные боссы могли эти стихи сделать символом своего беззаветного служения отечественным производителям материальных и духовных ценностей!  Понятное дело, поэт и соточка неотделимы друг от друга, как устойчивое словосочетание «всякая всячина». Нет такого отдельно взятого слова «всячина», а может оно существовать только в тесном единстве со словом «всякая». И Москву любит Евгений Лесин, особенно свой район Тушино и речку Сходню, протекающую поблизости. Лучшие лирические строки у Евгения рождались именно на ее берегах:

Ведь Сходня лучше и красивей.
Она Москвы-реки древней.
Береза — символ всей России,
Но одуванчик мне милей.

Иногда на его работе и у поэта проявляется необыкновенная наблюдательность и поразительная интуиция:

Жизнь поставила перед фактом:
На летучке сижу газетной.
У кого-то вид предынфарктный,
У кого-то — послеминетный…

Евгений Лесин, безусловно, поэт лирический, которому чужда политика, но не чужды благочестие и нищелюбие, потому что душа не зачерствела. И, возможно, из-за этого  иногда он набатно обрушивается на весь непредсказуемый мир, искусственно создавая абсурд стихотворный, то бишь эпатажный. История литературы помнит множество примеров, связанных с эпатажем, когда благообразная публика начинала сторониться вызывающего вида молодых людей из среды вечных студентов, разгуливающих по европейским городам и весям. Эта молодежь исполняла песни на собственные стихи, воспевающие  в духе эпикурейства, любовь, вино, свободу, но отвергающие изучение древних языков и скучные науки. Это были миннезингеры и трубадуры. В истории русской литературы к подобным литературным увлечениям проявляли интерес такие авторы, как поэт-романтик Николай Михайлович Языков, который называл себя певцом разгула и свободы. Правда, Языков придерживался литературных норм, в отличие от Ивана Баркова, перу которого принадлежит совершенно выходящая за рамки приличия поэма «Лука Мудищев». «Царь Никита и сорок его дочерей» — сказка в стихах А. С. Пушкина существует в двух редакциях, в одной из которых соблюдены нормы приличия, а в другой эзопов язык заменен откровенно ненормативной лексикой.
Такие табуируемые поэмы и стихи рождались в литературной среде, но они ходили в виде самиздатовских рукописей. Дядя и первый наставник Александра Сергеевича Василий Львович Пушкин после себя оставил анакреонтическую и эпикурейскую лирику. Но он также является автором  шуточных стихов и даже поэмы «Опасный сосед».
Поэты и писатели разных времен и уровня дарования зачастую в своих произведениях обращались к нетрадиционной лексике или к языковым единицам из народной «игротеки», скажем, на поле он траву косил (Наполеон траву косил). Или инициальная аллитерация, примером чему служит известный нескончаемый текст со словами на букву «О»:
«Однажды отец Онуфрий, обходя окрестности Онежского озера, обнаружил оголенную Ольгу. О, Ольга, отдайся, озолочу».
Из современных авторов, не чурающихся крепких выражений в своих стихах и рассказах, можно назвать Юза Алешковского и Владимира Сорокина. Обращаясь к моменту сопребывания, хочу отметить, что Евгений Лесин тоже любит вставить крепкое словцо для пущей доходчивости и исторической достоверности: «Так что, если хочешь правды, лучше в рифму говори. Я за то стихи и выбрал, что они всегда чисты. А от ямба до верлибра как от ж… до п…».
А на следующей странице соседствует совершенно чистая лирика:

*  *  *

Ничего не надо говорить.
Никуда не надо уходить.
Надо просто взять и день прожить.
А потом уснуть и все забыть.

А наутро с ясной головой
Выйти в город — чистый и простой.
Вот туман плывет по мостовой.
Будет синим небо над Москвой.

В отличие от классиков,  которые свои разгульные произведения, несмотря на окалину греха, писали литературным языком (за исключением нетрадиционной лексики), Евгений Лесин наряду с первой активно применяет и молодежный сленг. Правда, в отличие от молодежи, он не пишет в стиле РЭП. А придерживается классических европейских и русских поэтических канонов, тем самым ориентируясь на традиционного читателя. Учитывая то обстоятельство, как в целом этот круг сузился, надо предполагать, что круг любителей разгульно-эпикурейской поэзии скорее даже расширился. Из личных наблюдений могу сделать вывод, что аудитория Евгения Лесина остается по преимуществу молодежной, и говоря в пределах научной респектабельности, можно предсказать его стихам довольно привлекательное будущее.
Объясню почему: актуализация нравственных начал, происходящая в нашем обществе, предполагает запрет на многие вольности, допущенные в обществе в период его бурных социальных реформ. Как известно, всякий запрет создает окно возможностей для реализации книг, наподобие той, о которой идет речь: «Мы идем бухать бухло». В данный момент она лежит на полке магазина. А когда ее оттуда попрут, вот тогда люди бросятся искать книгу, чтобы прочитать и запомнить имя автора. И, как говорится, «вот тут-то она ему и сказала!..»

Сергей КАРАТОВ