Вернуться на предыдущую страницу

No. 2 (31), 2012

   

Переводы


Нене ГИОРГАДЗЕ



ПРАЗДНИК, КОТОРЫЙ ВСЕГДА В НАС

If you are lucky enough to have lived in Paris as a young man, then wherever you go for the rest of your life, it stays with you, for all of Paris is a moveable feast.
Из мемуаров Э. Хемингуэя: «Праздник, который всегда с тобой»

Взгляд водянист настолько,
Что предметы и люди теряют очертания
И бесцеремонно вторгаются друг в друга...
Не упомню, сколько воды содержит наш организм,
Помню только, что соотношение впечатляющее...
И слезы, наполняя глаза, разливаются по внутренностям,
Оживляя изумительную способность воды — волнение...

Не представлю себе, как это возможно пережить
Пожизненное испытание праздником,
Не ведаю и сейчас — с помощью каких механизмов
Пришла я к этому выводу,
Но помню свое допущение: праздник всегда в нас,
А значит, и мы являемся частью дня — дива дивного.

В современном мире защитники прав человека
Ведут борьбу, отстаивают сограждан планеты права:
Не считаешь себя женщиной? — нет проблем,
Поменяй пол и стань мужчиной.
Или не нравится собственное имя? Нет проблем,
Бери другое на выбор, всего-то и дела,
Но если не можешь ты избежать предначертанного удела
И не в состоянии заявить претензию на авторские права,
То кого же просить мне в современном мире
Защитить авторские права на мою жизнь?!
Спрашиваю чиновника-правозащитника.
Неужели в самом наличии этого вопроса не видит он абсурда?

День — это чудо, которое всегда в нас — и что есть этот день?
В вечном цикле рожденья и смерти — закупоренная
                                                                      наша жизнь,
Которая, может быть, всего один день
                                      на миллиардолетнем циферблате?
Есть ли чудо в том, что мы встали на колесо дней и ночей,
Как на ролики, и вычерчиваем ту единственную,
Избранную нами, отличающуюся от другой, траекторию?

Не упомню, сколько воды содержит наш организм,
Помню только воду в глазах, а на кончике языка — слова,
Не ведаю — мои ли или бесцеремонно вторгшиеся
Из сорвавшегося с катушек чужого языка:

Благодарю, Господи, что жизнь мне вручил как дар,
И что брызгами мучений меня окропил,
Без чего не ощутила бы я вкуса любви;
Что не сотворил меня совершенной
И стремлений не погубил во мне на корню,
И что дал мне вдохнуть мою долю воздуха,
Мне, идущей тропами свободы по протоптанной дороге,
И что Ты распался на части в моей тленной гнилостной плоти,
И что не отвратился от покрытой коростой проказы
                                                                      моей души,
И что терпишь меня точно гвоздь в своем теле распятом,
И что я и Ты, Господи,
Колесом дней и ночей, плечом друг к другу, катимся...



Цикл

Старушка с распущенными волосами
С тонкими худыми ручонками
В белом прозрачном платье будто из папиросной бумаги,
Сквозь которую виднеются увядшие груди, босая.
Падает. Поднимается. Снова падает. Снова поднимается...
                                                                         Снова...
Это женщина бездетная. Безмужняя. Одинокая.
Она время от времени посещает меня,
Влезает скрюченными пальцами в мое нутро
И вытягивает, вытягивает нервы, как резину.
Потом вперится мне глаза в глаза,
И после паузы раздвигает пальцы.

Крошится кадр.
Я, выпавшая из тенет времени,
Обрушиваюсь в повседневность,
Запечатлелись в памяти, как стоп-кадр, те мгновения,
Где тишина лежала свернувшись змеей.
Но вот заговорил, зашевелился кадр, и
Я — плюхнувшись в повседневность,
Вновь протрезвилась...



Аэропорт

Аэропорт — это сборище обезумевших человеков,
Выписывающих неправильные траектории,
Снующих туда-сюда, курящих, молящихся,
Теряющихся в экранах компьютеров.
В аэропорту взлетают и садятся чуждые железные птицы,
В брюхе которых зародышами ютятся человеки,
Мобильные телефоны — их пуповина,
Посредством которой
Они устанавливают временный контакт с матерью-землей,
Забывая на время
О своем географическом местонахождении в небесах.
Аэропорт — это опиум обезумевших человеков,
Которые потоком перетекают от освещенных
                                                        витрин магазинов
В глубоко вздыхающее легкое аэропорта,
И от гниющей плоти его исходящий запах
Всасывают жадно, как опиум, и видят сны наяву...
И в этих видениях аэропорт — гигантский аквариум,
Где, шевеля плавниками, люди судорожно открывают рты,
                                                                      как рыбы,
И пронзают друг друга опустошенными взглядами...
Аэропорт — это сборище обезумевших человеков,
Которые вспоминают только,
О своем временном географическом положении.



* * *

От обворожительных улыбок политиков
Розы проливают слезы.
Вместо мускул накачанного «бодигардера»
В их распоряжении воздушные ароматы.
Они ходят на цыпочках, так легко, едва колыхаясь...
Будто танцуют.
Они раздают разноцветные букеты прохожим,
И часто думают о старых пенсионерах,
Они вещают нам, как сберечь мир,
Рассказывают о беззащитных детях
(которых бросили жестокие матери),
И время от времени изящным жестом
Осушают блеснувшую слезу.
А выходные дни они проводят на природе,
Бегая с сачками
За яркокрылыми бабочками.
А потом, разогнав кровь в жилах,
Чистым воздухом надышавшись впрок,
Возвращаются, и на подступах к городу
От их обворожительных улыбок
Розы вновь проливают слезы...



Сад женщины

Каждый день эта женщина выходит на прогулку в сад. Одета неброско, как и все, в платье на каждый день, но если внимательно присмотреться, разглядишь у нее на шее и на кистях рук по снизке малюсеньких ракушек. Эта женщина каждый день бродит по саду в компании дворняжки с умными и чуткими глазами.
На первый взгляд обычная картина: женщина с собакой прогуливаются по саду, но если хорошенько приглядеться, впору улыбнуться и задаться вопросом: женщина выгуливает собаку или наоборот — собака вывела женщину на прогулку?
Женщина останавливается между склоненными друг к другу двумя осинами и с восхищенной улыбкой оглядывает их мощные ветви. Есть что-то неистребимо детское в этой тронутой сединой женщине. Собака послушно следует за ней, когда она легкой походкой ступает по любимой аллее, и так же послушно останавливается, когда женщина вглядывается в деревья или тонкими пальцами бережно подхватывает с мощеной дорожки божию коровку и о чем-то нашептывает ей.
Дворняжка ведет себя как здравомыслящий хозяин; достаточно кому-нибудь чуточку повысить голос на подопечную, чтобы собака осерчала, и шерсть ее угрожающе взъерошилась. Ближе к ночи, когда сад пустеет, женщина воздевает руки и пускается в танец вокруг фонтана. Странной прелестью пронизан этот танец, и женщина вся растворяется в ритуальном блаженстве. А собака сидит неподалеку на задних лапах и проницательно вглядывается в нее, но нет в собачьем взгляде и тени удивления — наверное, картина знакома.
Собака вспоминает, как девочка-крошка подарила женщине букетик фиалок, и как, подражая ей, кучерявый мальчонка, с улыбкой протянул женщине свою любимую игрушку.
А ведь, по правде, все должно было быть по-иному — это взрослым положено одаривать малышей цветами и игрушками, но для собаки это не имело значения, она помнила, что подарки шли от чистого детского сердца, были такими же искренними, как этот танец, который сейчас дарит женщина ночному саду.



* * *

Оседает в этом стакане душа твоя замутненная,
К донцу движется плавно песок.
Душа твоя в этом стакане — песок,
Ты прозрачный и перетекающий,
Как эта жидкость.
Взгляд стерегущий мой —
Водяной,
Подсказывает, что нет ничего интересного
В этой аморфности пресной —
Тебе не хватает характера,
Ты рабски готов подчиниться
Форме, в которую предстоит
Влиться и уместиться.



* * *

Два рыбьих глаза
С тарелки вылупились бестолково,
Рис да рыбу я ем.
Между тем
В горке риса вижу твои глаза,
Китайского ресторана запах
Вклеился в знойный летний полдень.

Перевел с грузинского Владимир САРИШВИЛИ