Вернуться на предыдущую страницу

No. 5 (34), 2012

   

Проза


Виктория ЛЫСЕНКО



НА ОРБИТЕ НАДЕЖДЫ

Елена Николаевна жила одна в собственной квартире в Ленинградской области. Муж, стоматолог, давным-давно эмигрировал в Америку.
Лена вышла на пенсию уже больше десяти лет назад. Ходила она с трудом из-за артроза с болевым синдромом. По этой причине ей оформили инвалидность второй группы. Не помогали уже ни мази, ни таблетки, ни уколы. Боль в суставах немного ослабевала, если она была чем-нибудь увлечена, и почти прекращалась, когда что-то целиком захватывало ее мысли и чувства.
Чтобы скрыть редкие седые волосы зимой, она в помещении часто не снимала шапку, а летом носила или легкую шляпка, или бейсболку, или оригинально повязанную косынку. Лицо было почти без морщин, поэтому она выглядела моложе своих лет.
Ей удалось пару раз воспользоваться льготой для пенсионеров — съездить в санатории по бесплатным путевкам. Эти поездки она называла «отдыхом в квадрате»: пенсия — и так отдых, а провести время без готовки и уборки был отдых, умноженный на отдых. На будущий год она также подала заявление на такую путевку.
Она любила уезжать из дома в феврале — марте, потому что это самое трудное время для пожилых и больных людей — промозгло и скользко — легко простудиться или упасть и получить тяжелую травму. Она несколько раз падала, но все как-то обходилось.
У Елены Николаевны была одна близкая подруга — Надя Лунева.
С Надей они дружили с детства, долго работали вместе в финансовой сфере. Их работа была связана с внешней торговлей, что предполагало выезды за рубеж, и им довелось побывать во многих странах. В организациях, где имелись загранкомандировки, моральный климат был обычно тяжелее, чем там, где они отсутствовали. Сильнее были конкуренция интриги, подсиживания. Борьба за карьерный рост часто велась недостойными методами. В таких условиях Лене и Наде иногда приходилось выручать и даже спасать друг друга. На пенсии Надя стала писать сначала очерки на основе событий и опыта своей жизни, потом рассказы и повести, и ее даже приняли в Союз писателей. Сейчас они жили по соседству, и каждая из них знала, что в трудную минуту подруга окажется рядом, чтобы поддержать и помочь.
Еще у Лены было несколько приятельниц, но каждый раз, отправляясь в поездку, она надеялась, что заведет новые интересные знакомства. Ей хотелось в отпуске обменяться с кем-нибудь номерами телефонов и хотя бы перезваниваться, а лучше — приобрести еще одну приятельницу. Найти друга, конечно, нереально. Да и какая может быть дружба между мужчиной и женщиной! Она в это не верила. Но с женщинами тоже почему-то ничего не получалось. На отдыхе все хорошо — полный контакт, а разъехались по домам, и отношения закончились.
Вскоре после новогодних праздников Лене позвонили из районного Управления социальной защиты и предложили путевку с конца марта в санаторий в Псковской области. В этом санатории несколько лет назад отдыхала Надя, она осталась довольна отдыхом. В интернете отзывы о санатории тоже были хорошие, и Лена согласилась на предложенный вариант.

Лена подошла к зданию метро, откуда отправлялся специальный автобус, и увидела группу пожилых людей с чемоданами и сумками. Среди них была пара, непохожая на супругов — старик с недовольным выражением лица, явно старше восьмидесяти лет, и моложавая женщина в шапке из голубой норки, из-под которой выбивались абсолютно белые волосы. Кроме того, ее внимание привлек высокий мужчина, похожий на киноактера, с зачехленной гитарой и большим портфелем, а также красивая дама в черно-белой шубке. Немного в стороне стояла женщина с бутылкой воды в руке и что-то кричала в мобильник. Остальные пенсионеры ничем особенным не выделялись.
В автобусе ей удалось сесть в середине салона у окна, и к ней никто не подсел. Дама в черно-белой шубке села где-то впереди, а женщина с бутылкой воды и мужчина с гитарой — где-то сзади.
Недовольный старик и женщина с белыми волосами сидели сразу за ней, и она слышала, как женщина называла его папой. Наверное, дочь, хотя сейчас содержанки называют своих «спонсоров» папами, и некоторые жены зовут так своих мужей. Такая манера ей не нравилась.

У входа в жилой корпус санатория, где находилась и администрация, курил седой мужчина. Он сидел в инвалидной коляске.
На территории санатория были расположены четыре строения, между которыми пролегала круговая прогулочная дорожка длинной около километра. Направо от жилого корпуса находилась столовая. Налево — лечебный корпус, напротив, на противоположной стороне круга — здание клуба. Дорожка называлась «орбитой». Обычно отдыхающие, расходясь по своим делам, говорили: «Встретимся на «орбите». Лена спросила у сестры, откуда взялось такое остроумное и меткое название, и получила ответ, что так впервые назвала дорожку писательница Надежда Лунева, отдыхавшая у них лет пять назад.
Лену поселили с женщиной, которая перед отъездом разговаривала по мобильнику. Они оказались ровесницами и сразу договорились называть друг друга по именам. Соседку звали Люба. До пенсии она была журналистом, работала руководителем отдела в редакции популярной газеты. Они быстро выяснили, что обе не любили сериалы, много читали, и обе — «жаворонки», так что совместное проживание, по-видимому, не должно доставить каких-либо неудобств.
В комнате стояли две кровати с тумбочками, шкаф, телевизор и холодильник. Не шикарно, но вполне приемлемо. Все самое необходимое — в наличии.
Распаковав чемоданы, они пошли обедать.
Возле столовой расположились симпатичные кошки, явно поджидали гостинцев.
За столом Лена и Люба сидели вдвоем, два места пустовали. Питание было превосходным.
На выходе из столовой они встретились с дамой, которую Лена запомнила по черно-белой шубке. В отличие от всех остальных, обедавших в брюках, свитерах и сапогах, дама была при полном параде — в нарядном зеленом костюме и туфлях, на лицо нанесен легкий макияж. Когда она успела? Часа не прошло после приезда. Дама кивнула им, как старым знакомым, и представилась Натальей. Они назвали свои имена. Обмениваясь первыми впечатлениями, все вместе дошли до спального корпуса и разошлись по своим комнатам.
На ужин Наталья пришла в умопомрачительном одеянии — сиреневом облегающем трикотажном платье с воротником-шалькой, обрамлявшем довольно глубокий, но не вызывающий, вырез на спине. Подол платья был не ровный, а выкроен углами. Женщина проходила через всю столовую, держа спину прямо, не обращая внимания на немногие доброжелательные и многочисленные неодобрительные взгляды.
Вечером Люба сказала Лене:
— Наташка совсем из ума выжила, нашла, где выпендриваться.
— По-моему, ее наряды смотрятся на ней довольно органично. Мне кажется, она просто не умеет одеваться по-другому. В ее внешности есть аристократизм.
— Она такая же аристократка, как я — Франсуаза Саган. Или ты считаешь признаком аристократизма одетые не к месту дорогие шмотки?
— Нет. Я считаю признаками аристократизма ее открытость и доброжелательность, хороший вкус, утонченный облик и полное отсутствие высокомерия. При первом же знакомстве она вызвала симпатию и расположение. Люба, давай прекратим этот разговор — сплетни уж точно никакого отношения к аристократизму не имеют.
— Я могу сказать ей прямо в лицо, что своими туалетами она демонстрирует только собственную глупость и неполную адекватность.
— Лучше не надо. А у тебя острый язык. Ты, наверное, была очень хорошим и в то же время опасным журналистом.
— Не мне судить. На работе ко мне относились по-разному: многие не любили, многие уважали, некоторые боялись.
— В этом я тебя понимаю. Любой начальник вынужден иногда принимать жесткие решения, которые не могут нравиться всему коллективу.
— Что-то мы заболтались. Пора спать. Спокойной ночи.

Утром Лена, как и все, прибывшие накануне, пошла на прием к врачу. Ей назначили гимнастику, массаж, бассейн и витаминные уколы.
Все процедуры Лена выполняла в первой половине дня, а вторая — полностью свободна. В такое свободное время она вновь увидела возле корпуса мужчину в инвалидной коляске.
— Хотите, я Вас покатаю? Здесь, в парке санатория, есть то ли небольшое озеро, то ли пруд, а на берегу — скульптуры животных: медведя, оленя и волка. Я буду опираться на Вашу коляску, и мне легче будет идти. — Она подумала, что с коляской должно быть так же удобно ходить, как в супермаркетах с тележкой для продуктов.
— Ну, если действительно будет легче… Меня зовут Владимир.
— Лена.
Она еле сдвинула коляску с места. Особенно трудно приходилось, когда дорожка имела наклон. Вниз надо было коляску удерживать, толкать вверх вообще сил не хватало. Владимир, как мог, помогал ей, вертя большие колеса. Так «по орбите» они доехали до поляны со скульптурами. Владимир перебрался на садовую скамейку. Лена села рядом.
— Я живу один в Пскове — у бывшей жены другая семья. Есть сын и внуки, работал юристом на заводе, сейчас на пенсии по инвалидности — рассеянный склероз. А у Вас что со здоровьем?
— Артроз, только я не люблю говорить о болезнях. Давайте поговорим о другом.
Она рассказала ему о прежней работе, о своей квартире и спросила его о внуках.
— Первому — три года, а второму — полтора. Младший внук у нас иногда бросается на пол. Так поступают многие дети в определенном возрасте, требуя выполнения своих желаний. Но наш малыш сначала берет какую-нибудь мягкую кофточку или пушистое полотенце, потом ложится, кладет под головку то, что приготовил заранее вместо подушки, и тогда уже начинает орать. Мы уходим из комнаты, и крики прекращаются.
— Забавно. Хотя, если говорить серьезно, то этот ребенок, когда вырастет, не даст себя в обиду. А у меня нет детей и, соответственно, внуков. В этом году зима надолго затянулась. Тут чудесные места. Природа красива всюду, где ее не испортил человек. К сожалению, сейчас на озере лишь снег и лед, а летом мы, наверное, увидели бы здесь мои любимые цветы: кувшинки и лилии. Вы не знаете, почему они совсем не могут стоять в вазах, возможно потому, что растут в воде?
— Они растут не только в воде, но одновременно и в земле и, видимо, крепко связаны с этими двумя стихиями.
— Удивительно! Обычно люди вспоминают о том, что Земля и Вода — стихии, в связи с астрологией или катастрофами, а Вы упомянули об этом, говоря о цветах. Но давайте вернемся к Вашим делам. Вам кто-нибудь помогает по хозяйству?
— Никто. Я все делаю абсолютно самостоятельно. Только я не могу не думать о том, что меня ждет, и поэтому являюсь сторонником эвтаназии, — ухода из жизни тяжело и неизлечимо больных людей по их воле с помощью медицины. При моем заболевании в перспективе паралич, полная обездвиженность. Но есть и другие страшные недуги, которые приводят к удалению кишечника, сжатию гортани и другим ужасам. Считаю, что право на жизнь логически предполагает право на ее прекращение.
— Что Вы такое говорите! Как можно убивать людей?
— В вопросе об эвтаназии, как ни в каком другом, приверженцы и противники не слышат друг друга, как в старом анекдоте:
Встречаются двое глухих, и один другого спрашивает:
— Ты идешь на рыбалку?
— Нет, я иду на рыбалку.
— А я думал, что ты идешь на рыбалку.
Кто не хочет эвтаназии, к тем ее не применят. Дайте уйти тем, кто хочет! Не решайте за других, что для них лучше. Быть может, они не только понимают в полной мере отсутствие иного выхода, но и осознают правильность и своевременность окончания жизни, исполнение своего предназначения на земле.
— Никто не знает должного срока завершения земной жизни; и выполнено ли до конца все, что предназначено. Это решается свыше. Возможно, человеку еще предстоит сделать что-то важное: дать кому-то совет, или что-нибудь написать, или нарисовать картину.
— Вот, именно то, о чем я говорил. Вы меня не слышите. Какой совет, какие картины!
Речь идет о неимоверной физической боли, о бессилии, о беспомощности, вызывающей зависимость, а с ней моральные страдания. Для животных эвтаназия — это гуманно, а для людей…
— Для людей — это бесчеловечно.
— Мне известно, что в некоторых, даже на первый взгляд благополучных домах престарелых и в хосписах, люди живут в нормальных условиях только до тех пор, пока они на ногах и могут за себя постоять. Если человек слег или перестал соображать и уже не может сам себя обслуживать, его переводят в отдельное помещение, где грязь и смрад. Там никто не убирается и не ухаживает за больными. Они лежат истощенные, с пролежнями и язвами, и умирают своей смертью не только в муках, но и в жутких, скотских условиях — в крови и нечистотах. Чтобы избежать подобной участи и не стать в тягость своим близким, тысячи людей, не доживая остаток жизни, идут на самоубийства, и, не зная легких способов, принимают мучительную смерть до срока, опасаясь, что позже у них не хватит на это сил. Если была бы эвтаназия, они смогли бы прожить дольше. В некоторых государствах эвтаназия применяется, например, в Голландии, Бельгии и в Швейцарии. Туда приезжают пациенты из других стран Европы, где эвтаназия запрещена, в частности, из Англии и Германии. Они представляют медицинские документы, подписывают необходимые бумаги, прощаются с близкими родственниками и засыпают навсегда. Что, врачи, которые этим занимаются, — мерзавцы? Их организация называется «Дигнитас» — достоинство, потому что они помогают людям уйти достойно. Правда, эта услуга стоит дорого, но там у населения высокие доходы, и многие готовы заплатить большие деньги за такую помощь. Во Франции тоже запрещена эвтаназия, однако, подавляющее большинство граждан выступают за ее разрешение путем внесения поправки в действующие законы. Недавно я увидел по телевизору сюжет о том, что в Голландии появились мобильные бригады, типа скорой помощи, осуществляющие эвтаназию по вызову. Это во многом упростило формальности, предшествующие ее применению, и сделало ее более доступной. Было сказано, что в трети таких вызовов пациенты отказывались от эвтаназии сами, в другой трети — отказаться от своего решения пациентов уговаривали врачи, и в оставшейся трети — пациенты настаивали на своем желании сделать последний шаг, и врачи с ними соглашались. Журналист говорил об этом тенденциозно, в резком негативном свете, а, по-моему, то, о чем он рассказал, свидетельствует о глубоком взаимопонимании и доверии между врачами и пациентами.
— Чудовищно. Я в данном вопросе на стороне журналиста. И уж если обсуждать возможность эвтаназии, то в редких, исключительных случаях, а не в массовом масштабе.
— К сожалению, люди умирают в массовом масштабе и лишь в редких, исключительных случаях — безболезненно.
— Больного человека легко обмануть и принудить к подобному волеизъявлению в чьих-то корыстных целях.
— Преступления совершаются в любой области. С обманами и принуждениями должны разбираться правоохранительные органы и назначать соответствующие уголовные наказания. Но нельзя приравнивать к преступникам отчаявшихся людей, совершающих как милосердие акт эвтаназии в странах, где она под запретом. Не раз бывали случаи, когда родные люди, видя и ощущая всеми чувствами, как свои собственные, нестерпимые страдания матери или отца, дочери, или сына, не смогли воспротивиться настойчивым просьбам умирающего — ускорить его смерть. Они были обвинены в убийстве, несмотря на то, что медицина документально зафиксировала неизлечимость болезни, сопровождаемой жестокими муками. Хочется крикнуть судьям этих людей: «Где ваш разум! Видимо, особенности вашей психики не позволяют вам представить в такой ситуации себя. Но когда наступит ваш час, пусть вам не придется умалять кого-нибудь именно о том, в чем сейчас вы обвиняете сильного, мужественного человека, принявшего и осуществившего, может быть, самое трудное в своей жизни решение. Не осуждения заслуживает он, а понимания и поддержки». На мой взгляд, это еще одно подтверждение необходимости инициировать законопроект об эвтаназии.
— Мне кажется неправильным и недостойным просить об этом близкого родственника или друга, взваливать на него тяжкий груз вины. Я бы так никогда не поступила.
— Вряд ли кто-то может предвидеть, как поведет себя в обстоятельствах, о которых идет речь. В периоды инквизиций, войн, репрессий под пытками ломались и изменяли своим идеям даже очень стойкие и выносливые люди.
— Все равно, я с этим не согласна. Я — верующий человек, православная. То, к чему Вы призываете, — грех.
— Возможно, через энное количество лет Ваше мнение изменится.
— Скоро ужин, пожалуй, нам пора возвращаться.
Лена подумала, что ее подруга Надя, безусловно, согласилась бы с убеждениями Владимира. Как же болят руки от этой коляски!

После разговора об эвтаназии остался тревожный осадок. Лена старалась от него освободиться: днем гуляла, чередуя ходьбу с отдыхом на скамейках, по вечерам читала взятые в библиотеке детективы или ходила в клуб на старые советские фильмы. Они привлекали и очаровывали ее не сюжетами, не режиссерским мастерством и не игрой актеров. Эти фильмы, кажущиеся теперь наивными, вызывали сердечный трепет своей атмосферой, узнаваемостью старых городских улиц ее молодости, без реклам и иномарок, без шикарных ресторанов, супермаркетов и бутиков. Она всматривалась в лица героев, не знавших, что такое бизнес, и не озабоченных состоянием своих финансов, и уверяла себя, что люди не стали хуже — просто условия жизни стали другими.
На субботу Лена заблаговременно записалась на обзорную экскурсию по Пскову, поскольку, кроме лечебной физкультуры, других медицинских процедур в тот день ей проделывать было не нужно.
Она вошла в экскурсионный автобус, увидела у окошка Наталью и опустилась на соседнее сиденье.
— Перед завтраком я успела сходить на гимнастику. Здесь хорошие групповые занятия. Без физических нагрузок, пусть и небольших, мне не удалось бы поддерживать себя в форме.
— Я тоже занимаюсь, но самостоятельно, выполняю комплекс упражнений, который подобрала на основе йоги. Я стала уделять гимнастике больше времени после того, как в прошлом году вышла на пенсию.
— Вы совсем не похожи на пенсионерку. Вам никто не даст больше сорока. Вы сумели сохранить стройность и привлекательность, и смогли сберечь главное — женственность и ощущение собственной молодости. Вам помогла в этом йога?
— Не только. Я всегда чутко прислушивалась к своему организму. Пробовала ограничивать то соль, то сахар, то мясо и быстро приходила к заключению, что от этих экспериментов мне становилось хуже, а лучше — когда я просто соблюдала во всем умеренность. Еще скрывать возраст помогает косметика и уход за собой.
Мимо прошла та самая пара, которая сидела за Леной по дороге в санаторий.
— Наташа, Вы не знаете, кто это?
— Отец — участник Великой Отечественной Войны, кажется, занимал ответственный пост в правительстве при Леониде Брежневе. Как его зовут, я не знаю. Дочь — Валентина, приехала с ним в качестве сопровождающей. Она работает в ветеринарной лечебнице. Мы часто с ней и ее отцом подкармливали кошек у столовой. Местные кошки отличаются деликатностью — они берут еду из рук осторожно, не касаясь пальцев. Валя любит животных. Она очень понравилась Семену — музыканту с гитарой.
— Почему Вы так решили?
— Однажды, она зашла на пятнадцать минут на дискотеку. Он сразу же бросился к ней, танцевал только с ней и пошел провожать до комнаты.
— Странно, я ни разу не видела его и Валентину вместе.
— Отец не отпускает ее от себя. Семен считает, что отец разрушит любые отношения своей дочери. Это его и останавливает.
— Если Валентина живет вместе с отцом, то это вполне вероятно. Но для сильного мужчины такое обстоятельство не обязательно послужит препятствием. Женщину выбирают по многим критериям.
— У Вали тоже вполне хватает женственности и привлекательности.
— Семен Вас заинтересовал?
— Не стану отрицать. Он образован, умен, и, видимо, талантлив. Он прекрасный партнер в танцах.
— Он не женат?
— Недавно третий раз развелся. Когда я его встречаю, то теряюсь и не знаю, о чем говорить: о погоде, о природе, а дальше что?
— Со мной тоже так происходило, когда я серьезно влюблялась. Расскажите ему немного о себе. Попросите его рассказать о гастролях, о странах, в которых он побывал, или предоставьте инициативу в выборе темы Семену. А иногда и помолчать вместе неплохо, и это сближает не меньше, чем откровенный разговор. Уверена, что, в конце концов, Ваша красота и элегантность покорят его. Однако, мне кажется, с Семеном было и будет тяжело любой женщине. Рядом с ним надо быть готовой к тому, что он как творческий человек, скорее всего, потребует максимум внимания к себе, и придется большую часть времени посвящать ему, а свои дела забросить. Зато скучно не будет. Кроме того, по-моему, он относится к типу мужчин, которых постоянно нужно завоевывать, но Вы на это вполне способны, поэтому я думаю, Вы — именно та, кто ему подойдет. Вы прежде были моделью?
— Как Вы догадались? В молодости я заняла призовое место на телевизионном конкурсе: «А ну-ка девушки». Он был довольно популярен в советские времена. После этого меня пригласили работать манекенщицей. Спасибо Вам за поддержку. Через неделю Семен будет выступать с концертом перед отдыхающими. Он исполняет классическую инструментальную музыку. Я пойду обязательно, а Вы?
— Нет. Музыке надо было учиться, чтобы понимать ее. В моем детстве этого не случилось, и музыка для меня, как иностранный язык, которым я не владею. Вот мы и приехали. Теперь будем слушать экскурсовода.

Вернувшись домой, Лена застала Любу в плохом настроении. Люба поругалась с лечащим врачом, потому что врач отказался назначить ей массаж, ссылаясь на противопоказания.
— Я лучше врачей знаю, что мне можно, а что нельзя. Допустили коммерцию в медицину, и врачи перестали выполнять свой долг бескорыстно. Чтобы воспитать нравственность в человеке — нужно затратить много сил и времени, а развратить можно очень быстро, и это уже практически необратимо. У врачей хорошая зарплата, но им все мало. Они выписывают больным неэффективные дорогие препараты, потому что получают взятки от фармацевтических компаний, да еще тянут с пациентов деньги без стыда и совести — вот к чему привели рыночные отношения.
— Но не все же врачи такие, есть и исключения.
— Ты хоть понимаешь, что ты сейчас сказала, вот именно, — исключения.
— Я не то имела в виду. Есть много порядочных и честных врачей, а подонки встречаются среди людей любых профессий.
— Если ты действительно так думаешь, то ты сделала оговорку по Фрейду.

Чтобы не продолжать неприятный разговор с Любой, Лена после обеда не стала заходить в комнату, а сразу отправилась на прогулку. Вскоре на дорожке появилась Валентина и поздоровалась с ней. Несколько минут они шли молча.
— Я впервые вижу Вас одну, без отца.
— Сейчас он спит после обеда. Он не любит оставаться в одиночестве, до сих пор скучает по работе, часто говорит о войне, сравнивает наши дни и то трудное прошлое.
— Отец рассказывал что-нибудь о своей фронтовой жизни?
— Да. Недавно он вспоминал такой эпизод. Батальон, в котором, он служил, дислоцировался в деревне. Однажды зимой, в сильный мороз, отца направили с почтой в роту, располагавшуюся в пяти километрах от батальона. Дорога шла через поле. На обратном пути дорога исчезла. Ее полностью занесло метелью. Он не знал, что делать, куда идти. За спиной отца вдруг раздался голос:
— Не оборачивайся. Иди прямо, и ты увидишь дорогу.
Отец дошел до своей деревни и только тогда оглянулся. Дороги не было. Кругом — сплошная заснеженная гладь. Он до сих пор не смог понять, что же тогда произошло.
Лене показалось, что она где-то слышала эту историю или читала что-то подобное, а может быть, она ошибалась.
— Вы живете вместе с отцом?
— Да, я вернулась в его квартиру после гибели моего мужа в Чечне и смерти матери. Это было уже давно.
— Вам пришлось пережить страшные потери. Такие раны не заживают. Я Вам очень сочувствую.
— Спасибо. Извините, я должна с Вами попрощаться. Папа скоро проснется.
Лена замерзла и тоже пошла домой. Все время пребывания в санатории она непроизвольно возвращалась к своему первому разговору с Владимиром, к его главной теме. Твердая мировоззренческая позиция Владимира произвела на нее огромное впечатление. Она не смогла избавиться от неспокойствия и сомнений по этому вопросу.
Люба лежала на кровати и смотрела в одну точку.
— Люба, что ты думаешь об эвтаназии? Несколько дней назад я разговаривала с Владимиром. Он ярый сторонник этой идеи, конечно, только в отношении людей, чье состояние медицина уже не в силах облегчить.
— Медицина не в силах облегчить даже наше с тобой состояние. Однако если человек находится на последней стадии болезни и ему ничем нельзя помочь, то медицина обязана обеспечить не эвтаназию, а хороший уход за ним, надлежащие санитарные условия, заботу и внимание до самого конца, причем, бесплатно. В этом заключается истинное выполнение врачебного долга.
— К сожалению, это — утопия. Санитарок не хватает почти везде. Уход за лежачими больными — работа не просто трудная, а иногда для них непосильная, и не просто неприятная, а зачастую вызывающая брезгливость и отвращение. За одну зарплату ее никто не делает. И за разумные деньги найти кого-нибудь крайне сложно. Больницы стараются таких больных не принимать. Но даже при самых лучших сиделках и докторах люди могут испытывать невыносимые физические боли. Им дают обезболивающие препараты с содержанием наркотиков, которые помогают лишь на короткий период и приводят к умственной деградации. Может быть, Владимир прав, считая, что для этих пациентов эвтаназия стала бы спасительным исходом?
— У каждого свой крест. Однажды мне поручили сделать репортаж о спортивных клубах, где занимаются инвалиды и пожилые люди под наблюдением докторов и инструкторов. Там я встретила врача лечебной физкультуры, которая обладала незауреадным поэтическим даром. Мне запомнилось начало одного из ее стихотворений:

Если в боль и недуг попадаешь, как в плен, —
Ни рыдать, ни роптать не пытайся,
Но давай же, давай, поднимайся с колен,
За что можешь — хватайся, цепляйся!*

— Действительно, замечательные стихи. Звучат убедительнее любых научных рассуждений и доводов.
— Сейчас многим приходится думать не о том, как умирать, а о том, как выживать.

В середине срока к Лене и Любе за стол посадили двух старушек. Лена отметила, что старушки выглядели неважно: лица у них были морщинистые, руки дрожали. Она и Люба по сравнению с ними просто ягодки, правда, совсем перезревшие и основательно подпорченные своими диагнозами. Но кто в таком возрасте здоров!
Новые соседки рассказали, что приехали сегодня, живут они недалеко, в районном центре. Туда ходит рейсовый автобус, и на нем всего полчаса езды до их города.
На второе блюдо у Лены по меню была заказана птица по деревенски, и она не поняла, какую именно съела птицу. Официантка уточнила, что это — курица. Было очень вкусно, чем-то похоже на одно из ее любимых блюд — запеченную утку, и Лена высказала соседям по столу то, что ей пришло в голову во время обеда:
— Мы в Санкт-Петербурге уже забыли вкус натуральных продуктов. Я живу за городом, но и там — то же самое. Не знаю, чем на птицефабриках кормят кур, скорее всего какой-нибудь гадостью, судя по результату, и что уж говорить о рыбе, — покупаешь тушки на всю огромную сковородку, но после жарки они превращаются в малюсенькие кусочки. Хлеб стал намного хуже, чем раньше. А здесь такое качественное питание: разнообразие овощей, фруктов, выпечки, кисломолочных продуктов, повара отлично готовят. И это по бесплатным путевкам. Хорошо, что пенсионерам предоставляется такая льгота.
Старушки взглянули на нее и Любу:
— У нас путевки не бесплатные — мы за них заплатили полную стоимость.
— Как же так, почему?
— В нашем городе не дают льготных путевок. Здесь больше всего москвичей и петербуржцев. Видимо, им легче получать такие путевки.
Неожиданно на повышенных тонах в разговор вступила Люба.
— Значит, петербуржцы и москвичи отобрали у Вас бесплатные путевки! А вы понимаете, что Москва — столица нашей Родины, а Санкт-Петербург — фактически вторая столица, и в этих городах должно быть все самое лучшее. У нас плохая экология, перенаселенность, безумный ритм жизни, и мы больше болеем.
— Мы тоже болеем. Извините — старушки быстро поднялись и ушли, не допив компота.
Лена вообще-то предполагала, что Люба имела склонность к вспышкам злобы и агрессии, но в данном случае и повода, по существу, не было. Наверное, причина кроется в ее собственных проблемах.
А Люба никак не могла успокоиться:
— Я не останусь за этим столом. Такие неприятные женщины за каждой едой будут портить мне настроение и аппетит. — Люба обратилась к подошедшей на звук громкого голоса диетсестре:
— Пересадите меня, пожалуйста, за другой стол.
— Сегодня был большой заезд отдыхающих, поэтому свободных мест практически нет. Все занято.
— Тогда я пойду к директору санатория и скажу ему, что напишу в газету, как невнимательно и бездушно у вас относятся к людям.
— Я подумаю, что можно сделать, уверена, мы сумеем разрешить эту проблему.
Диетсестра обратилась к Лене:
— А Вы будете пересаживаться?
— Нет. Меня здесь все устраивает.
В следующий раз за столом рядом с Леной сидел Владимир, а Люба сидела вместе с его бывшими соседями.
Лена мысленно восхитилась изяществом, с которым диетсестра справилась с возникшей коллизией. И в наблюдательности ей не откажешь.

Проходя по коридору корпуса к своему номеру мимо комнаты, где жили Валя и ее отец, Лена услышала слова отца:
— Не смей никуда уходить. Сиди дома. Ты приехала сопровождать меня, вот и изволь находиться при мне.
Да, пожалуй, с Семеном можно согласиться — с таким папашей личную жизнь устроить не просто.

Лена заметила, что Владимир все чаще стал смотреть на нее специфическим мужским взглядом. Не нужно объяснять, что это означало. Может быть, кому-то из дам приятно ловить такие взгляды своего кавалера, но у нее это теперь не вызывало ничего, кроме отрицательных эмоций. Она помнила строки «Евгения Онегина» не по опере П. И. Чайковского, а по стихам А. С. Пушкина:

Любви все возрасты покорны;
Но юным, девственным сердцам
Ее порывы благотворны…

А ниже, через несколько строчек следовало:

Но в возраст поздний и бесплодный,
На повороте наших лет,
Печален страсти мертвой след…

Лет тридцать, в крайнем случае двадцать назад что-то еще, возможно, могло бы получиться. Она не сомневалась, что Владимир из тех мужчин, которые умеют сделать женщину счастливой. Ей нравилось общение с ним, ее привлекал его образ мыслей, и он это почувствовал. Но сейчас — слишком поздно. Ей страшно даже подумать о каких-либо изменениях в своей жизни, а такой груз она просто не выдержит.
Однажды в столовой он наклонился к ней слишком близко, она непроизвольно отшатнулась.
— Я не собирался целовать Вас, Лена. Но если бы я решил сделать это.… Неужели я Вам так неприятен?
— Помилуйте! О чем Вы говорите!
Это уже чересчур! Вот незадача. Что же делать? Кажется, она знает один способ. Правда этот способ жесток по отношению к ней самой, но ничего, от нее не убудет.
Она пришла в столовую пораньше и впервые без шапки. Владимир уже был там. Он внимательно заглянул ей в глаза:
— Вы как-то странно сегодня выглядите. Что с Вами?
— Ах, я забыла надеть зубные протезы. — Дикция была нарушена, она картавила и не могла четко произносить слова. — Придется вернуться, а то не смогу ничего прожевать.
В ванной комнате Лена взглянула в зеркало — беззубая старуха с проваленными щеками и седыми космами — вылитая старая ведьма. Для полноты картины только метлы в руках не доставало.
Она вернулась с протезами, как ни в чем не бывало.
Он коротко и крепко сжал ее руку:
— Я Вас понял. Вы сильная женщина.
Лена спрашивала себя: а если бы он не был инвалидом-колясочником. Отвечать на этот вопрос не хотелось. Хотя, пожалуй, ответить можно так: тогда он нашел бы женщину моложе, здоровее и красивее. Поэтому она все сделала правильно. Странно, суставы почему-то почти перестали болеть.

Выступление Семена произвело настоящий фурор. Семен включил в свой репертуар, главным образом, русские романсы. По просьбе публики он несколько романсов даже спел, хотя обычно этого не делал. Каждый номер сопровождался рассказом об авторах стихов и музыки и о том, где и в какой исторический период создавалось произведение. Еще Семен исполнил один романс собственного сочинения, который написал совсем недавно здесь в санатории:

Возле сосен и елей
Воздух чистый и свежий,
Там выводит аллея
На орбиту Надежды

На орбите Надежды
Безгранично пространство
Здесь мы будем, как прежде,
Вместе слушать романсы
О душе, что бессмертна,
О судьбе беспощадной,
О спасительной вере,
И о Родине нашей.

О любви роковой
Зазвенят две гитары,
Молодец удалой
Рвется в терем отрады.

Музыка Семена была написана в ритме вальса и хорошо сочеталась с включенной после этого куплета мелодией из романса: «Живет моя отрада». Последний куплет был такой:

И охватит нас радость,
Словно в юности вешней,
Мы забудем про старость
На орбите Надежды.

Заканчивая программу, Семен объявил, что в зале присутствует ветеран — фронтовик, защищавший наше отечество от немецко-фашистских захватчиков, и специально для него он споет песню композитора Константина Листова и поэта Алексея Суркова «В землянке». Зрители подпевали, а потом долго аплодировали.
На другой день все говорили только о концерте. Даже Люба была в восторге. Владимиру вечер доставил особенное удовольствие, потому что дома он уже давно не мог посещать подобных мероприятий. Лена очень пожалела, что не сходила на концерт. Романсы она любила. Отец Валентины выглядел гордым и счастливым. Он сказал, что наконец-то встретился с настоящим искусством, как в доброе, старое время, и никогда не забудет, как, исполняя последнюю песню, Семен подошел к нему и пожал руку, и все хлопали не только Семену, но и ему. Валентина не могла скрыть грусти, и Лена понимала, почему. В то утро Наташа появилась за завтраком в великолепном черном платье с черно-белой отделкой, повторяющей рисунок ее шубы. Она словно светилась и была исключительно хороша. И в столовой произошла еще одна рокировка, в результате которой Семен оказался за столом рядом с Наташей.

Наступил день отъезда. Автобус Лены отправлялся сразу после обеда, поэтому вещи в багажное отделение погрузили заранее. Владимир уезжал позже.
Владимир ждал ее на улице. Она подала ему руку со словами:
— Ну что же, мужества Вам и goodbye forever.
— До свидания. — Владимир поднес ее руку к губам.

Администрация санатория попросила отдыхающих занять в автобусе их прежние места. Лена села одна у окна в середине салона. Валя с отцом — сразу за ней. Наташа — где-то впереди, Люба и Семен — где-то сзади.
Скоро она будет дома, где ей предстоит отдых без возведения в степень. Автобус тронулся. Можно подводить итоги этого «отдыха в квадрате» и делать выводы. Итак, за восемнадцать дней она подлечилась, почувствовала прибавление сил и энергии. Глубокий след и сомнения оставили в душе разговоры об эвтаназии. Об этом нужно будет еще как следует подумать. Она отвлеклась от бытовых проблем, увидела прекрасные места, получила массу впечатлений от встреч с новыми людьми. Но ей снова не удалось приобрести, ни друга, ни приятельницы, и она даже не обменялась ни с кем телефонными номерами.
Но как все было интересно!

Пос. «Сосны», Московская область

* Стихотворение Ирины Михайловой, посвященное С. М. Бубновскому