Вернуться на предыдущую страницу

No. 6 (35), 2012

   

Переводы


Нене ГИОРГАДЗЕ



ЧЕРНАЯ ПТИЦА
 
Имена. Немое кино

Люди, которые появлялись в жизни моей —
Разве когда-нибудь исчезали бесследно?
Их портреты в пурпурных коридорах моего тела
Так сроднились с моею плотью и кровью, так долго срастались,
Что уж и от меня самой почти что не отличались...
Как всегда, неожиданно, в суматохе меня завертело...
Но вернувшись обратно в коридоры своего тела,
Я вновь разглядываю забытую коллекцию,
Где с портретов сходят лица
И безмолвно двигаются по кругу, незримо очерченному...
Наблюдаю, чтобы запомнить эти ощущения и кадры,
Где в молчаливой бегущей строке меняются истории наши,
Имена свои переиначивают персонажи...
И если один представлялся Любовным Томлением
Стал теперь называться он Пресыщением, или нет,
                                                                 Отвращением...
Лиц круговорот, следующий кадр...
И я подхожу к каждому персонажу поближе,
В надежде напасть на след их новообретенных имен,
Пока всякий — наперечет — не будет в коридорах пурпурных
В собственную нишу, в обрамленье свое возвращен...

Тех людей, в которых поселялась, бесследно я не покидала,
В который уж раз пленка прокручивается — замелькалась.
И меняется лицо мое, и предлагают мне
Вместо изначальной роли другую,
И в звукослиянии меж двух вариантов выбирай — какую
Душе захочется: Одиночество — Любовь…
И на крохотном промежутке, стиснутом знаком тире,
Значение выбранного имени меняется в зависимости от того
Насколько удаляются или сближаются (или сливаются)
Любовь с Одиночеством или наоборот.
И сколько б ни измеряли меж ними расстояние —
Драгоценный опыт подсказывает, что имя изменится вновь,
В звукослиянии совершенно банальной комбинации «Одиночество — Любовь»,
С каждой перемоткой пленки в мою плоть и кровь врастающей...



Черная птица

Кажется, она здесь, в этом пыльном и хрипящем городе,
Колыхающемся, хмельном городе,
В этом обнаженном, пляшущем, бубенцами звенящем городе...
Сюда, неизменно и еженощно, крыльями хлопая,
Слетает эта большая черная птица
И на самый высокий пригорок садится,
Запечатлевает очами орлиными
Выбитые зубы корпусов, стоящих рядами длинными,
По ночам выпускающими из подвалов затхлый пар...
Скольжение людей в кабинах лифтов — в небеса и обратно,
По темным улицам окраин шныряющую крысу...
Не охотник ли она? Не чует ли запах крови?
Взмахивая крыльями, птица запечатлевает силуэты
                                                                 влюбленных пар,
Выхваченные и освещенные слабым фонарным лучиком,
Их поцелуй, торопливый, жгучий,
Что в этой черно-белой ночи вырисовывается красным пятном,
Запечатлевает кошачьи концерты на тюремных крышах
И жалобный скулеж заключенных в камерах слышит,
И железных дверей застенков скрип зловещий,
И ржавых засовов смешки, темные сгустки ночи режущие;
Запоминает бред помешанных, их проклятья,
Блуждание тени в коридоре психиатрической больницы,
Шамканье окон разбитых в домах престарелых,
И в казино злополучных женщин вымученные объятья,
Женщин с иссиня-багровыми ссадинами на сосках...
Птица запечатлевает каждый звук и запах —
Одиночества, любви, запах ненависти пьянящий...

Словно бы здесь она, рядом, и на лапках ее жилистых —
Пыль этого города хрипящего,
Города, каждую ночь выкидышами разрождающегося...
Кто она, ангел иль демон,
Или охотница, птица эта, ночами на город слетающая...



Тбилиси. Атланта

Времени неугомонный калейдоскоп.
В который раз изумляет меня своей скорострельностью
Временная разница между двумя домами, двумя континентами…
Я призадумалась — где теперь лежат ложки, где — хлебница,
Где дорога, ведущая к храму?
Направо пойдешь — погибнешь.
Налево пойдешь —
Вспенившаяся в потоке ностальгии любовь...
Предотъездные дни в Тбилиси
Навсегда переходят в иное измерение,
Будто и здесь ты, и вроде бы нет тебя здесь...
Вот эти пыльные тротуары, на которые едва ступишь,
Как они превращаются в длиннющие рукава
И манят к себе золотистыми извивами разветвленных жил...
Забываешь, что еще совсем недавно
Тебя душил этот затхлый воздух...
Забываешь все прежние заботы,
Которыми начинался и завершался день.
Направо пойдешь — смерть.
Налево пойдешь — любовь...
Вот моя постель, устланная
Сновиденьями двух времен и двух домов,
И когда пробуждаюсь, не сразу определяю —
В какой из двух реальностей пребываю,
И какой из домов — покинутый, или обретенный, снился мне ночью?
Так и живу я.
Из одной яви в другую коловращается калейдоскоп.



Эскалатор

Лестница вползает и выползает, словно змей — то в нору, то из норы…
И на спине своей и выволакивает тебя, и завлекает,
Из яви — в недра, из недр — снова в явь,
Ты же стоишь не двигаясь на ступеньке...
Эскалатор продвигается вперед,
Ты продвигаешься вспять во времени,
Где пассажиры на лестнице — как перевертыши,
Поднимающиеся наверх — устремляют взгляды вниз,
А спускающиеся вниз — смотрят вверх.

Лестница вползает и выползает, словно змей —
То в нору, то из норы…
И, если рассуждать с позиции эскалатора,
Он не движется ни «вверх», ни «вниз»,
Он однообразно вращается по кругу циферблатом черным,
А ступеньки его — деления,
А люди — стрелки, двигающиеся в направлении
Индивидуального времени каждого пассажира,
Вверяющего себя эскалатору — ребенка, мужчины, женщины...
На кругу эскалатора время множественно и изменчиво...



Вот прицепилась...

Никак не возьму я в толк —
Почему обжигает душу ревность к этой покойнице,
Которую муж мой любил задолго до нашей с ним встречи...
Эти двое запечатлены в моей памяти так же ясно,
Как на черно-белой фотографии,
Где, склонившись, в профиль,
Пристально вглядываются друг в друга,
Пальцы переплетая, словно в испуге,
Что кто-то из них вдруг исчезнет...
Не возьму я в толк никак, почему ревную
К этой несуществующей любви, к этой истаявшей страсти?
Неужели только потому, что она
(повторю)
Неповторима,
Неповторима,
Словно забытые в круговороте дней
Минуты нашей любви?



*   *   *

И ночь пришла, как долгий волчий вой,
Древес вершины застят лунный свет,
Не бойся, зашвырни печаль подальше,
Повыше, в контуры макушек рощи,
И, может быть, в мерцании планет
Она погаснет навсегда, исчезнет...
И вырви оба яблока глазных,
Все десять пальцев вырви и засей,
Как зёрнышки бобов, на поле ночи...
Они взрастут, пробьются, как лучи,
И молнией обрушатся в ночи,
Испепелят тебя и раскрошат...
И сердце вырви  пусть по чёрно-белой фотографии ночи
Оно покатится, оставляя кровавый след,
Как воспоминания детства, когда сосед
Отрубал во дворе голову курице, и она, со смертью борясь,
Бежала, трепыхаясь, замирая, падая в грязь...

Перевел с грузинского Владимир Саришвили