Евгений ЯРЫГИН
ПАДАЕТ ДОЖДЬ — АНГЕЛЫ, ВИДИМО, ПЛАЧУТ
* * * Мы копаем картошку в голове командира,
Вася шапку подбросил — мы стреляем по ней, Шапка падает в озеро, кто-то смеется. Это Вася смеется — мы седлаем коней. За холмом заготовка из стекла и бетона, В ней живет баба Маша — она плачет во сне, И проселок скользит серединой батона, Затерявшись в лесной полосе. Через три километра, у железной дороги Разменяем патроны на колбасу. Там есть церковь, но в церкви живут недотроги, Хотя наш командир говорит, что я ссу. Если дальше скакать, то редеют березы, Будет ветер коней заворачивать в клуб, И усы на лице шевелить, как занозы, А гармоника — ползать в углу. * * *
О, не гадан, не пахан соломенный
Человек смотрит, как каменный, Вспенивая колосья В мягких своих сочленениях. Кости покрыты известью. Стекла танцуют с холодом. Тихо сижу и слушаю, Как открываю уши и Входит в них незаметная женщина незамужняя, Следом венок безбрачия И голова собачия, Кажется, из песка. Сердце стучит за дверью Море, а в нем треска Песню поет, и в песне Лопается у виска Леска. Смола темнеет, Снизу скрипит доска. I
Маленький Вовка
Целует автомат с газировкой. Мимо танки едут на площадь. Впереди генерал, на пути генерала площадь. Борщ на небе кровавый, Рота штыков полковых Упирается в небо. Мало ребят толковых, Много лесов корабельных, В поле ракет пусковых. II
В Вовке кует холод,
Вовка холодом тесен. На соседские телеса Смотрит голодный песик, И старичок на скамейке Кутает тело в газету. «Комсомольская Правда» или «Московский Комсомолец». Если Пуля летит — улыбнется. Нарисованный смайлик. III
Время легких вещей,
Насмешившее дерево. Лижет закат горизонту, Ветви склонив над водой, Яркое дерево. Превентивный удар Атомной боеголовки. Краб, распакованный В голове идиота. IV
Жжется в крови человечьей.
* * *
На мокром, как тело кита, асфальте
Пересекаются тени идущих за мной людей. Спросить мне у них сигарет? Нет, оставьте — Ветер, как ветка лесная, в печальной растет бороде. Падает дождь — ангелы, видимо, плачут. Райское поле не сеют, не пашут, не жнут. В транспорте муниципальном люди друг друга хуячат. Робкое солнце за тучей висит, как на сиреневой булке кунжут. * * *
Идешь двором. Распахнутые двери
Медлительно вливаются в ручей, Скрипит сустав разломанной парадной, Шевелится ее черней Гнездо. В гнезде рубинами в короне Зияет горло красное червей. Безвкусица. Намазано. Как будто Ты черной сажей плюнул в молоко. И посмотрел. Темнеющее небо Звенит, как лопнувшее волокно И облака, как тонущее судно, Вплывают в незакрытое окно. Идешь двором. Трушобами. Проулком. И трещина с тобою на конце Сужается до толщины окурка. Подпрыгивают капли на свинце И кто-то на линованной бумаге Стремительно меняется в лице. * * *
В гранитном пиждаке Игнатий,
Раздольно и легко для соловья, В котором расцветут сухие крылья, Лишь черная укутает земля, И свет твой, очертания стирая, Расправит их, глазницами звеня. Лети на юг, бесплотный человек, Не связанный судьбою певчей птицы, Туда, где плел из вереска птенцов Ребенок, забывающий молиться. Спеши, Игнатий, — падает песок, Касается весло беззвучно Стикса. Ты, призрак, снился детству своему, Ты каждый раз стоял у изголовья, Разглядывая детские черты, Как тени, нарисованные кровью, И жил, пока ребенок видит сны, Которые никто из вас не помнил. Лети, Игнатий, ты летел всегда В свой замок, вырастающий из торса Мальчишки, что когда-нибудь сошьет Тебе лицо твое и чьих волос ты Не сохранишь. На дне скрипит сустав, И дышит кто-то воздухом из воска. Шахтер № 10
Я не то, чтобы холост,
просто некуда метить, только мусорный ветер вытекает из двери, и бетонная полость батареями бредит, и домашние звери умирают на рейде. Я не то, чтобы мерзну, просто не о ком греться. Равномерное сердце музыкальностью бесит — то ли азбукой Морзе, то ли фактом соседства, проживанием вместе на последние средства. Надевай рукавицы и проваливай к новым горизонтам, за словом прибирается иней. Мой язык уже выцвел, мозг осыпался ровно. Мерзнет водка в стакане, как и я, теплокровна. |