А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я #    библиография



Вернуться на предыдущую страницу

   Антология

   

Игорь АЛЕКСЕЕВ (Саратов) — поэт. Родился в 1959 г. Кандидат медицинских наук. Член союза писателей России. Автор четырех поэтических книг. Публиковался в альманахе "Бредень", журналах "Крещатик", "Литературный арьергард", "Комментарии", "Футурум АРТ", "Дети Ра", "Волга — ХХ1 век", "Знамя".
Страница Игоря Алексеева на сайте "Литсовет"

См. стихи Игоря Алексеева в альманахе "Дежа Вю online".



* * *

А лета так и не было. Дожди
Уже вполне осенние, сквозные.
Коль так пойдет, то фрукты привозные
Куда как станут дороги. Следи
За ценами на местные дары,
Поскольку скоро время заготовок.
Исследуй суть коммерческих уловок,
В которых доки смуглые воры.
Участвуй в разговорах о еде,
О тонкостях рецептов старой пробы.
Усердствуй до изнеможенья, чтобы
Не плакать. И не думать о дожде.

 

* * *

Как странно, что не дальше чем вчера,
Блуждая в дебрях летней депрессухи,
Я замышлял убийство комара
И плел интриги против хитрой мухи.
Интрига против мухи, как всегда
Заканчивалась промахом досадным.
И муха, с воем стартовав надсадным,
В пространстве исчезала без следа.
А нынче я меняю гардероб
На вещи потеплей и подобротней.
И, обнаружив клад с забытой сотней,
Довольно морщу лысоватый лоб.
За окнами меняет цвет листва.
А здесь, как гости в незнакомом доме,
В каком-то человеческом изломе
Торчат воротники и рукава.

 

* * *

Уличный саксофонист
Вспоминает ноты лета.
Тем отчетливей приметы:
Влажный камень, палый лист,
Душегрейка на плечах
Хмурой уличной торговки,
Лужицы вдоль остановки,
Кепки на бородачах,
Гулкий строящийся дом,
Крана силуэт жирафий,
Пачка южных фотографий,
Не вместившихся в альбом.

 

* * *

Прости грехи своей отчизне
И благодарно посмотри,
Как рассыпаются по жизни
Саратовские сентябри.
Прозрачные, цельнолитые
Из метеорного стекла,
В котором звезды золотые
спускаются на купола
Духосошественского храма,
А, ниже, храма Покрова.
Оконная двойная рама
Не даст услышать, как листва
Дрожит, коробится в щепотку
И превращается в ничто,
Летящее по околотку
Вслед запоздалому авто.

 

* * *

Небо тревожное, русье.
Солнца закатного медь.
Жизнь в областном захолустье
Очень похожа на смерть.
Труд в полунищей конторе.
Дача, мечты об авто.
Неимоверное горе
В виде пятна на пальто.
Школьники в старой аллее
Курят свою анашу.
Я ни о чем не жалею.
Я ничего не прошу.
Вешалка. Кошкино блюдце.
Века последняя треть.
Страшно назад обернуться.
Страшно вперед посмотреть

 

* * *

Дождик скрещивал шаги.
Монотонно и устало
Барабанил по металлу,
Отшибая мне мозги.
Я ломался на углах.
Мне недоставало воли
Чтоб не выходить из роли
Человека при делах.
Со сложившейся судьбой,
При деньгах и при карьере.
Но уже не в полной мере
Я владел самим собой,
Бормоча себе под нос
Легкомысленные строчки.
Тихо доходя до точки
Под шуршание колес.
Дымный город засыпал
Под мотив ночного тракта,
Где на середине такта
Я, как клавиша, запал.

 

* * *

Одолевает разум мой
Печаль неловкая, мальчишья.
Невыносимое затишье
Перед трагической зимой.
Впадает нация в наркоз.
В ушанке с вытертой мездрою,
В пальто советского покрою
Бредет российский Дед-мороз.
Пенсионер. Рабочий класс,
Когда-то бывший гегемоном.
В руках ружье с одним патроном.
Он шепчет: Твари, ща я вас…
Он знобко трогает курок.
Поглаживает сталь затвора.
Он не читает приговора.
Он не отмеривает срок.
Он слепо целится во тьму.
Он медлит, не меняя позы.
Апоплексические слезы
Мешают выстрелить ему.

 

* * *

Малолитражным колесом
Отыскиваешь след неточный.
Туман одышливый, отечный
Так осязаемо весом,
Что все инакое теперь.
И тяжелей словам и крыльям.
И с дополнительным усильем
Стальную открываешь дверь.
Неразличим дорожный знак.
Но виден за строкой просимой
Мучительный, невыносимый
И негасимый Пастернак.
Спасает лишь электроток,
Природный газ, тягач седельный,
Молитвы нечленораздельной
Отчаявшийся шепоток.

 

* * *

Ложь параллельна речи. Но, когда
Они ломают рамки постоянства,
Узлами заплетаются пространства,
На картах исчезают города.
И вновь туманом дышит окоем.
А на разъезде в холоде и злобе
Старуха в железнодорожной робе
Как заводная машет фонарем.
Забор, пакгауз, бывший сельсовет,
Две колеи, голодная полова.
Отчизна…Где в буквальном смысле слова
Ни времени ни расстояний нет.
А поезда летят издалека.
И слышно в разговоре постороннем:
Опаздываем. Может быть догоним?
Пойду, узнаю у проводника.

 

* * *

Ночь помехой сетевою
Беглый оборвет петит.
Над бедовой головою
Тихий ангел пролетит.
Затаится ночь пустая,
Как укромная нора.
Тихий ангел, пролетая,
Потеряет два пера.
И одно перо дугою
На живой падет огонь.
И опустится другое
На открытую ладонь.
Окунется в кровь густую,
В жизнь, в судьбу, как в полынью.
И напишет вновь простую
Строчку: я тебя люблю.
Озарится двор кострами.
И беда нагрянет в дом,
Вырубая топорами
То, что писано пером.

 

* * *

На Вольской сразу видно, что
Идут дорожные раскопки.
Просачиваются из пробки
Цветные капельки авто.
Газует нервно молодняк.
Покрякивает вип-персона.
На волнах "Русского шансона"
Хрипит бесхитростный блатняк
Про то, что друг мотает срок,
Про то, что жизнью правит случай…
Ах, капелька слезы щипучей…
Ах, в горле давящий комок…
Россия. Родина. Москва.
Саратов. Ртищево. Зоналка.
Мне душу раздирать не жалко
Под немудреные слова
О том, что зверь попал в капкан,
О том, что мама ждет сыночка.
Сейчас бы водки полглоточка.
А лучше сразу бы — стакан.

 

* * *

Возвращаясь на голос, как птица слепая,
Попадаешь в силки бытовой истерии.
Избегаешь, минуешь… И вновь приступая
К описанью пологих холмов Киммерии,
Произносишь банальность. И каждое слово
дребезжит, провисает, искрит при касанье.
Не усердствуй, поскольку не будет иного.
Будет неуд. по чисто- и правописанью.
Отвлекись. На ребенке поправь одеяльце.
Успокойся. Отпей освященной водицы.
Подыши горячо на холодные пальцы.
Потерпи полчаса, полдождя, полстраницы.

 

* * *

Пыльная, зеленая, живая
Улица под белою церквой.
Узкая, как рана ножевая.
Злобная, как пес сторожевой.
Бедный брат мой Авель,
Брат мой Каин,
Все мы одинаковы с лица.
Город, состоящий из окраин,
Медленно подтачивается
Ятомами водного потока,
Острой кромкой вспоротого льда.
Канут в бездне камни и опока
Навсегда, родимый, навсегда.
Хлопнем напоследок грамм по двести,
Пожелаем здравия врагу,
Молча подымим, пока мы вместе
Здесь, сейчас, на зыбком берегу.
Отдадим себя на волю Божью.
Пусть плывут к черте береговой
Городок центрального Поволжья,
Улица под белою церквой.




Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" (№1, 2004 г.).



СНЕГОПАД

То сплошно, то отсечно
С бестолковостью чуда
Появляется нечто
Как бы из ниоткуда.
Это свойство природы.
Атмосферная шутка.
Перемена погоды.
Помраченье рассудка.
Раздражают дискета
И процессор-калека.
Но не надо за это
Убивать человека.
Лучше выпей на шару
Все, что есть в стеклотаре.
Покосись на гитару.
И сыграй на гитаре.
Прокричись до изнанки,
До осиплого вопу,
Как советские танки
Распахали Европу.
И обмякни на стуле,
Как закат лучезарен.
Улыбнись, как Никулин.
И уйди, как Гагарин.



* * *

Дороги нет. Она заменена
На ленту цвета старого асбеста.
Все кружится, и не находит места
Заплаканная ранняя весна.
Но дело-то как раз и не в весне.
Как в колее накатанной ни рыскай,
Когда летишь под гору по Симбирской,
То кажется, что падаешь во сне.
Мельчат в трубе насильственного сна
Проезды, превращенные в помойки,
Кварталы беспорядочной застройки,
Окрашенные в дикие тона.
Все это мне положено любить
До невозможной степени накала
Гражданственности, чтобы не взыскала
Отчизна за не явленную прыть.
Да, раньше бы за эдакий пассаж
Меня бы в дурку или за решетку.
А я лечу во сне по околотку,
Кошмар воспринимая как пейзаж.



* * *

Марии Бондаренко

У нас дома такие — будь здоров!
Лететь капели долго до подножья,
Но в плоской географии Поволжья
Не скрыться от распахнутых ветров.
Крылами кровель бешено гремя,
Они читают ниши и отсеки.
Шатаются от ветра человеки.
Шатаются и падают плашмя
Кто в лужу, кто на камни, кто в говно.
Не сообразно своему хотенью.
Но сообразно силе тяготенья
И принципу паденья домино.
Бугрятся куртки, ватники, пальто
Профессоров, дельцов, буфетчиц, зеков.
Посмотришь на лежащих человеков —
И как-то сразу понимаешь, что
Легко жилось бы в областной дыре
В изгибах геометрии старинной,
Когда б не этот разворот равнинный,
Когда б не этот ветер на дворе.



* * *

Не хочется выглядеть усталым.
Это опасно.
Увидят — убьют.
Не хочется выглядеть старым.
Это хлопотно.
И дорого.
Если бы не привычка бриться,
Я бы не подходил к зеркалу.
Странно —
Кусок стекла и амальгама —
Причина текста.



* * *

Работа. Кислый "Нескафе"
И утренняя сигарета.
Пункт первый "На х. мне все это".
"П." — в итоговой графе.
Насмешка в том, что мне к утру
Все это дадено, как счастье.
И в этом месте в одночасье
Я заболею и умру.
Неутомимый поводырь
До дней заоблачных прогулок
Назвал отчизной мне проулок,
бензоколонку и пустырь.
Раз так — то я горжусь вовсю
Угрюмой русскостью пейзажа.
Моя любовь чадит, и сажа
Округу закоптила всю.
Конечно, в конкурсе острот
Острота эта не призерша.
Но без нее мне было б горше.
Пусть так, коль нет иных щедрот.



* * *

Разбрасывая звезды по коре,
Бессмысленна, пугающа, нахальна,
Моих стихов развесистая пальма
Растет на огороде во дворе.
Вокруг — январь. Голодная тоска.
На небе облака полупустые.
Разомкнутые листья золотые
Летят, когда глядишь на облака
Сквозь листья...
Прочитай, сложи, порви
И выбрось, чтоб весной с водою талой
Ушла тоска, как человек усталый,
Так странно говоривший о любви.



* * *

Бездумная жизнь — ни тюрьмы, ни сумы.
Однако покоя не знает природа.
Тяжелый удар високосного года
пришелся как раз в середину зимы.

А в нашей огромной советской стране
никто не почувствовал мощи удара.
Лишь брякнула в грузовике стеклотара,
и лампа дневная моргнула в окне.

Но сердце мое провернулось, дробя
все кости, ища безошибочный вектор.
Я понял: родился чудовищный некто,
вобравший всю силу удара в себя.



* * *

Легко признаюсь в недостатке ума.
И прячусь от дел под предлогом недуга
телесного. Но, в завершении круга
земного, я рад, что проходит зима.

Безумные птицы звенят в небесах.
Февраль-бокогрей затевает интригу
противу сугробов, и в тертом индиго
подходит весна с ветерком в волосах.

Весна это тетка с таким куражом,
что можно вздохнуть и не думать о страшном.
И тяжко бухнуть в окруженье алкашном,
опасно играя десантным ножом.

Но тут же подумаю: что за мечта?
слюну плотоядную кротко и скупо
сглотну над тарелкою постного супа
склонившись как раз накануне Поста.



* * *

Когда зима идет по следу
рывками волчьей головы,
провинциальная победа —
живым вернуться из Москвы.

Протопать весь "Охотный ряд"
Потом бросок до "Павелецкой".
Перед шинелькой постсоветской
две штуки выкурить подряд

"Парламента". Зайти в вагон
и кое-как пристроить тело.
И вот заныло, заскрипело
и двинуло куда-то вон

из города, где все не так.
Ни рек свободных, ни обрыва.
Где след простылый волчье рыло
ноздрит и не найдет никак.



* * *

Когда до утомительных зевот
наскучит сетевая игротека,
сон принимает форму человека
лежащего или наоборот

сам человек втекает в форму сна.
Становится недвижным и лежащим.
В трубу меж будущим и настоящим
летит, летит, не достигая дна.

Все так похоже на аттракцион
в каком-нибудь заезжем "Луна-парке".
Но контролер здесь строг на контрамарки.
И за возврат не отвечает он.




Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" (№10, 2005 г.).




В ЭТОМ ГОРОДЕ ВЕТХИХ НАДЕЖД


* * *

Есть много славных мест в отчизне,
Но, видимо, придется мне
перемогать остаток жизни
в забытой Богом стороне.

На пыльных полках компромисса
шуршать, как домовая мышь.
Мол, где родился, там сгодился,
мол, от себя не убежишь.

Куда как весело… И верно,
понятно даже дураку —
тоска подчас несоразмерна
причине, вызвавшей тоску.

Но как представлю, что отныне
передо мною день-деньской
провинциальная пустыня
(а возраст ого-го какой!),

То сразу вижу подоплеку.
Что в жизни будет счастлив всяк,
кто в арифметике не дока
и в географии слабак.



* * *

Не донимай, не донимай,
болезнетворная привычка
ворчать, что, как сырая спичка,
не хочет загораться май.
Здесь и на дальних гаражах,
и на окраинах рабочих
дожди не говорят — бормочут,
нашептывают, ворожат.

И это сущая беда
для психа и для рыжей стервы.
Как странно действует на нервы
празднолетящая вода.

Но понимание дождя
в бредовой предрассветной рани
придет, когда душа на грани
качнется, грань переходя.



* * *

Воспаленные слезы утешь.
Отшептавшие письма не рви.
В этом городе ветхих надежд
невозможно прожить без любви.

Ты в окно посмотри наугад.
Там распахнутый мается двор.
Там теряет листву виноград.
Словно рушится красный забор.

Главный врач средне-волжских широт
вновь меняет зеленку на йод.
А на небе один самолет.
А на небе другой самолет.

Ты случайную кофту надень.
Засвисти посреди тишины.
Будто нету убитых людей.
Будто нету гражданской войны.

Кошка глупая кресло когтит.
Мимо сонная муха ползет.
А один самолет долетит.
А другой самолет упадет.



* * *

Суровый классовый подход…
И это, блин, уже не шутки…
Как смотрят люди из маршрутки
на мерседесовский капот!

Жилье, одежда и еда
не разделяют так народа,
как лакированная морда
и трехлучевая звезда.

О, белоснежная "Газель"!
Неадекватная подмена,
вмещающая джентльмена,
мадам и мадемуазель,

бродягу, впавшего с утра
в похмельную анестезию,
прекрасную Анастасию
и терпеливого Петра.

Противодействие. Разлад.
Клиническое раздраженье.
И обоюдное движенье
по колее, ведущей в "ад

предместий", как сказал поэт,
избравший долю пешехода,
в клавиатуру перехода
свой помещая силуэт.



* * *

На помойке с утра ветерок.
Что-то шепчет кусок целлофана
ржавой емкости из-под пропана,
отслужившей положенный срок.

А вокруг никого вообще.
Лишь свободно одетый мужчина
наблюдает, как едет машина
в направленье к погосту вещей.
Облака. Предвещенье дождя.
Гулко букает бочка пустая.
Ветер рваную книгу листает,
интересного не находя.



* * *

Снегопад улыбается,
глядя на меня,
вооруженного жестяной лопатой.

Я не злюсь,
понимая бесполезность работы —
навалит к утру по колено.

Однако я и снегопад
суть явления природы.
Как-нибудь найдем общий язык.



* * *

Снег падает, идя.
Но этот фокус
способен повторить
любой из нас,
когда напьется.
И всего делов.
Однако делать это так бесшумно —
идти и падать —
может только снег.




Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" № 8 (22), 2006 г.



ЧТО ВИДНО ИЗ ОКНА?


* * *

То молчу, то тихо вою,
поздно понявший дурак —
будет отнято с лихвою
то, что дадено за так.

А любви росток недолог,
только корни глубоки.
Дернешь, коли стал недорог —
душу разорвет в куски.

Не гордясь, прошу у Бога
доли-участи иной.
Ах, печаль моя, тревога,
что ты делаешь со мной.

Полусны, кресты нагие…
тяжелеет голова.
И какие-то другие
произносятся слова.



* * *

Спи мой, зайчик лопоухий.
Спи в укромном уголке.
След кривой судьбы-старухи
затерялся вдалеке.

Спи, заройся в гравий серый,
между шпалами заляг.
Не встревожит сон твой нервный
прогремевший товарняк.

А за ним безумный "скорый",
переполненный людьми.
Спи в норе своей укромной.
Спи в покое и любви.

Сны двоятся и троятся.
Бестелесным им видней,
что не следует бояться
ни железа, ни камней.

Спи, ушастый. Камней груда
не откроет ничего.
Безмятежно спи, покуда
среди грохота и гуда
вдруг вернется ниоткуда
трепет сердца твоего.



* * *

Когда сидишь и думаешь один,
ища на все дурацкие ответы.
Высасывая сладкий никотин
из только что зажженной сигареты.

На ум приходит всякая фигня,
касающаяся любви и денег.
И я, как застарелый психастеник,
грущу, безвольно голову склоня.

И шея для удара топора
уже готова, но топорщик хмурый
давно сбежал со своего двора —
сошел с ума, связавшись с юной дурой.

Он с ней покинул Родину, увы.
И, видно, служит новому народу.
А здесь кому теперь лечить породу
путем усекновенья головы?



* * *

Что видно из окна:
деревья, дождь вкосую.
Не так страшна весна,
как я ее рисую.

Прекрасный вид с моста:
вода до горизонта.
Российская тщета
дорожного ремонта
Трагически смешна.
И думаешь устало,
что никогда война
страну не покидала.

и безутешен свет,
где всем ходить в солдатах,
где виноватых нет
и нет невиноватых.

затокает кадык
в слезливом откровенье:
Империи — кирдык.
Остановись, мгновенье.



* * *

Сосуды травы кровеносные
живьем остывают, живьем.
Весна, словно чучело осени,
намокла под вечным дождем.

И вновь объявлениям вешаться
нет смысла на влажных столбах.
Ненастья холодное бешенство
в живот ударяет и в пах.

Разбросаны вещи носильные
по вешалкам прожитых дней.
А сестры мои все красивее,
а братья мои все сильней.
Пусть мозглая страшная пятница
накроет опять и опять.
Не прятаться. Только не прятаться.
Терпеть. Не сгибаться. Стоять.



* * *

С настойчивостью малыша,
в котором жизнь течет иная,
я о себе напоминаю,
стихи угрюмые пиша.

Напоминаю Небесам
о том, что я еще на связи.
Что по сплошной апрельской грязи
бреду, куда не знаю сам.

Слова бросаю наугад.
Но, чтобы не произноси я,
легко пророком быть в России,
предсказывая мор и глад.

Все предсказания — тщета.
Кипит вода, земля дымится.
Судьба свистит весенней птицей,
в стихах не смысля ни черта.



* * *

Легко признаюсь в недостатке ума.
И прячусь от дел под предлогом недуга
телесного. Но, в завершении круга
земного, я рад, что проходит зима.
Безумные птицы звенят в небесах.
Февраль — бокогрей затевает интригу
противу сугробов, и в тертом индиго
подходит весна с ветерком в волосах.

Весна это тетка с таким куражом,
что можно вздохнуть и не думать о страшном.
И тяжко бухнуть в окруженье алкашном,
опасно играя десантным ножом.

Но тут же подумаю: что за мечта?
слюну плотоядную кротко и скупо
сглотну над тарелкою постного супа
склонившись как раз накануне Поста.



* * *

Большак разбитый. Многополосье. Разъезд кольцом. И машет бритвой опасной осень перед лицом. Но ты не бойся. Ища защиты, лицо не рви. И эта осень, и эта бритва — они мои. Как бьется жилка твоя смешная, но не беда. Ты пассажирка, ты ведь чужая. Не навсегда. А мимо сосны летят, как рифмы. Просвет ольхи. Прости мне осень. Прости мне бритву. Прости стихи.


* * *

Воспаленные слезы утешь.
Отшептавшие письма не рви.
В этом городе ветхих надежд
Невозможно прожить без любви.

Ты в окно посмотри наугад.
Там распахнутый мается двор.
Там теряет листву виноград.
Словно рушится красный забор.

Главный врач средне-волжских широт
вновь меняет зеленку на йод.
А на небе один самолет.
А на небе другой самолет.

Ты случайную кофту надень.
Засвисти посреди тишины.
Будто нету убитых людей.
Будто нету гражданской войны.

Кошка глупая кресло когтит.
Мимо сонная муха ползет.
А один самолет долетит.
А другой самолет упадет.




Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" № 7 — 8 (33 — 34), 2007 г.



СТРАШНО ТАК, ЧТО ХОЧЕТСЯ ОСТРИТЬ



* * *

Владимиру Семенюку

Мне в воскресенье это постное
соврите, памятью соря,
что времечко котуподхвостное
вы все потратили не зря.

Вы научились жить без воздуха,
без солнца и даров земных.
Вы ясновидяще не просыха-
ли в сволочном чаду пивных.

А в утречко некрепкочайное,
царапая живые швы,
как говорили вы отчаянно.
Смертельно как молчали вы.



* * *

Мне хреново, Тимур, укачали меня эти годы.
Все болтается врозь, даже нищая эта кровать.
Я предельно ослаб. И под утро нажравшись "Кселоды"*,
Я блюю в унитаз, хотя нечем мне больше блевать.

Ты прости мне, Тимур, эти мелкие мерзости быта.
Попадос не конкретен. Надежда пока за рулем.
И могила моя не отрыта еще, не отрыта.
И до резкости бритвы живой доведен окоем.


______________________________________
* "Кселода" — препарат химиотерапии.



* * *

Выбери, выбери чистое, чистое поле.
Выведай, выведай числа оставшихся дней.
Прежде чем сдохнуть, ты зубы источишь от боли.
Прежде чем сдохнуть, ты ногти сорвешь до корней.

Выкраси в черное белую, белую пряжу,
чтобы жена себе черное платье ткала.
Вычисти, вычисти пол, а угольную сажу
выброси в ночь, чтобы та догорела дотла.

Выдели, выдели самую главную книгу.
И дочитай, дочитай до конца, до конца.
Ты не почувствуешь неумолимого сдвига
мира, когда ты живого лишишься лица.



* * *

Страшно так, что хочется острить
Горько так, что хочется арбуза.
А моя замурзанная Муза
плачет и не хочет говорить.

Плачет и не хочет говорить
для дубоголовых рас…дяев.
Негодяев больше, чем годяев.
Все тут ясно. Некого винить.

Все тут ясно. Некого винить.
Горько так, что хочется арбуза.
Плачет истерическая муза.
Страшно так, что хочется острить.