А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я #    библиография



Вернуться на предыдущую страницу

   Антология

   
Владимир ГЕРШУНИ (1930 — 1994) — поэт-палиндромист, публицист, правозащитник. Родился 18 марта 1930 года в Москве. Племянник известного социалиста-революционера. Работал каменщиком, слесарем, монтажником, сторожем, химиком-технологом. Провел в тюрьмах, лагерях и спецпсихушках 16 лет (1949 — 1954, 1969 — 1974, 1982 — 1987 годах) — "при всех советских правителях, кроме Ленина". Обладая феноменальной памятью, консультировал Солженицына в период написания "Архипелага ГУЛАГ". Соредактор самиздатского журнала "Поиски" (1978 — 1980). В советской периодике в 1976 — 1982 годах. публиковал заметки, остроты, каламбуры и прочее под псевдонимом В. Львов. Подготовлена к изданию (самим автором) книга "Словязь".





* * *

Умыло Колыму
алым. Омыла
Воркуту кровь.



ДЖО — ВОЖДЬ

Вот идол гор, тренер троглодитов,
Сосо — вор, кровосос,
туподум и мудопут.



ТАТЬ

1

Дорога за город.
Топот! Топот!
А речь у кучера —
ах, и лиха! —
"Ого-го-го-го-го!"
И воззови,
и кричи Каурому — одурь! Аж в жару, до умору, аки чирки!

О, летело поле! Село полетело...
Ток... Скот...
Овин... Жниво...
А мы дворов, дыма —
о, мимо! Мимо
коров да задворок —
оле, чмокалка! Мне дар кутилы пылит (украден маклаком)!
Чело
тинет с жару, кураж стенит...
И лад в дали,
диво — вид!
Ольха... Полынь... Уныло пахло...
Мята... Тьма на воле перепелов... А нам, татям,
ах, ето пело поле! Потеха!
Ревел клевер
о лесе весело
и о воле еловой —
и летят ели!

Но! Но, Каур! Я еду к Кудеяру. А конь — он —
ну как скакун!
Силач! Мы мчались
и летели —
ох и лихо!

............................

Я с лавры вырвался —
о мати! Тамо
и кони — как иноки...
И лети, богопасом, амо сапог обители—
мати несет, оле, зело тесен. И там
сени демон ономедни нес
сорома морось,
лепо сопел,
манил: "О, воли нам!"

............................

Липок дьявол, слов яд копил —
нож оно, нож! Олово ль слово? Ложь оно, нож! Он
воспел о воле псов!
"Шарашь
потоп!"
И летели
плотины древ, таче в утече мечет, увеча твердыни толп
воров
и черни, будто терпит и прет от дубин речи
и трепа паперти —
ух, и прет в терпиху,
яру душу дуря,
яро в омут умов оря,
маня, ловя, воззовя: "Воля — нам!
Раба — на бар,
а на раба — барана!
Ропот, ищи топор!
Топор, ищи ропот!"
О вера — зарево!
Ее
тот
ли, буесловя, дьявол се убил?

2

Нам атаман,
как
иерей,
мир указал. А закурим —
мир озарим и разорим!
Миру курим
мы дым!
Ужас, как сажу,
метем!
Яро горя,
беда с усадеб
тень холопий полохнет...

Миру душу дурим!
Мишуру рушим!
Отчины — ничто!
Мир обуян — гори! Пир огня — убор им!
Мори пиром!
Уничтожь отчину! —
Вознесен зов,
зов к силе. Пели сквозь
топот
и рев двери,
ярость соря!
Восплах ахал, псов
яро хорохоря.

О, до
жути пир хмелем хрипит уж,
и смеемси,
аки на пиру до одури паника,
и харь пот, рев. И носились они, вертопрахи,
и кнезь таращил, ища рать, зенки:
"Ущерб обрещу!"
Яра харя,
как
у худого духу,
отупел сослепу-то!
А рать стара.
Лелеет ее Лель,
Лель одолел.
(Или опоили?)
Но стереть сон
могим мигом!
Но сметем сон —
да в ад!

Ад — жар. В ту темь и мороку ало зияя, и зола — укором,
и метут вражда,
угар бед, где брагу
ту сосут,
чем течет меч.
Елозь в золе,
адороба борода!
Ад — жажда!
Ад — еда!
Туда пира цари падут —
ада ртов отрада!
Их и
давили, в ад
маня, ров дворянам
вырыв,
умереть в терему
велев
им. А чем велев? Мечами!
Им, аду пира, дари пудами
и не цени
вора даров!
Мир обуян — гори! Пир огнями убор им
несет, мир им тесен!
Наш меч ал. Плачь, емшан...

3

Ого — нюх юного!
Шиш,
молокосос! Соколом
он туго, могутно
у терема замер: "Ету
уведу деву".
"Али мила?"
"Я ея,
утушку-цацу... к шуту!"
Окно — теньк! О, в окне — тонко:
"А-а! Мама-а!"
И тати:
"Аха-ха-ха!
и ее, и
матушку-маму... к шутам!
Им алеть телами!"
Ала в хуле телу хвала!
...Он, ковров не видя — дивен вор! — в окно:
"О, ты-то
иди.
Али сдала, лад-сила?"
Зело пьян, я полез.
Я-то хотя
доломан, а молод!
"А-а! Ма-ма-а!"
"Цыц!"
Атата!
О, да не по жопе надо!
Он сапогом ее мог, опасно —
он кован. Она — в окно,
от хором... О, к саду — тенью... Не туда скоморох-то!
Ее
и нет! Куда скакнула шалунка! К саду, к тени —
ищи
ее,
шиш,
ухарь праху!
И в ольхах лови,
как
у хат птаху.
У, взял язву!
Юла! Шалуну сунула шалью —
и в рожу, и в рот! — "Оторви ужо, рви
от сучьев!" — "Увечусь-то!"
Ах он, аноха!
Лапал —
ручища! — "Тащи!" — "Чур!
Ручищи, чур!
А-а! Ма-а-ама-а!"
Но ее он
унес к сену —
яти дитя.
Еще-то ко теще
тащат!
Но он
лишь ету цацу тешил.
О, вот сила ж! Сжал истово —
сила вола! Баловались...
Сила! Сосватались! Сила-та! Всосались!..
Вот суку-мать, аще теща — там у кустов...
И орет! Ерои
ети — зяти-витязи те!
Еть ее, во соитии опоити — осовеете!
Ах, ето потеха!
Мама хамам:
"Саван на вас!"
Но взлетел звон
меча... Зачем?
Не обуян я у боен.
У ребят я беру
ее
и зову юного, гоню: "Увози".
А, к шутам! Им она мать, а с атаманом и матушка!
Молодися с идолом!
Отселе велес-то
недале — на деле, ано наворовано на-еле. Да, неладен
идол! Плоди
котят-татяток!

4

Не вилы — ливень
сено понес
и мял емшан со сна шмелями
и маки с усиками.
Се, воя, с ливня пьян, вился овес,
оторопело поле порото,
оно
мокло волком
и ныло. Мечут в туче молыньи,
моргая, а гром
мир оглашал: "Горим!
Я славен! — гневался. —
Я Илия!
Яро в туче лечу, творя
потоп
ада пен, горимир огнепада —
иду, гроз вперив свиреп взор!" Гуди,
летатель
гор! Ветра, жарьте в рог!
Лети, но гори, мирогонитель,
и, опьянев, звеня, пой!
Небу бубен
и радугу дари!
Иди!
"И иду!" — Буди, и
дебри, мир бед,
как
тень гор, дрогнет!

............................

Ебена нежить иже на небе!
Тю она! Речи чичера ноют,
аще пер тугу, трепеща.
Тело колет,
болит и лоб.
Насморк сип. Искромсан
дух, истят си. Худ
шалаш —
мокну сосунком!
Но, стеня, тянет сон,
уд унежив оков, иже нуду
уняв в утине, сон осенит — увяну.
...Ан сна
оков и чар мощь, омрачив око,
летак, сатаны натаскатель,
яви дменьем дивя,
и марами,
он речи-тени кинет — и черно,
и ало дымят ямы дола, и,
намутя туман,
виляя, поле мучил и чумел, опялив
и диво-воду — чудо в овиди,
и разлив явил зари
потоп,
и лалы по воде медово пылали.
Не морок-сон ли, сильно скоромен? —
Ту деву ведут,
юну куничку — к чину кунью!
А куница — цаца цац! И ну-ка,
залазь!
А хули, милуха,
утолим-ка так милоту!
И ей
унзну...

Оле, чур! Тру чело.
Оле, шел пот, речил о боли — чертоплешило,
и с чертогону течет у ног. Отречьси
от чертенят! Уноси ноги и гони сон! Утянет речь-то
акы в утробы в адовы. Вывода выбор, тувыка —
молись силом.
Я мру, чур мя!
Иди
себе, бес,
и сон уноси.

Ала молонья пьяно ломала
ярок узор, грозу коря,
ахи нежити, жениха
мороку, и метала теми укором,
али небо кобенила
сила грома. Заморгались
вымоин гор огни. Омыв
адово мир, зримо вода
яростиво рубит, и шарашит, и буровит, соря.

............................

Иди
и потопи
лета темень! Говори, миров огнеметатель!
Рок, сила! Шал и скор,
носясь, он
море в узилища тащил изувером —
потоп
он носил, а тополя лопотали сонно
и ливень гневили.
...Но светел, улетев, сон
овил тополя вяло, потливо,
и лавы бурь убывали.
И еле с елей
течет,
и лапы ссыпали
уже долгих игл одежу.
Ясень умер, дрему неся
и лень, и синели
тучи, чуть
морося сором.

............................

Бор гробу во хмуру. Мхов убор. Гроб,
как
око,
теменью немеет,
как
и шумом уши,
а робостью — уют собора.
И леса чухать птах учась, ели —
как
монахи. Шиханом
леший шел,
как
поп,
во вере тетеревов —
невидаль, а дивен.
Шел по плешь
во хмызу, и лапищи щипали узы мхов.
Вид у лешака шелудив.
Он и во снах учухан совино.
Или
он ослеп, архиерей? Храпел сонно...
Аль епархии храпела
нелюдью лень?
Али чума замучила?

5

Лари бояр я обирал —
и на день мне дани!
И зову юного, гоню: "Увози".
Но вон
еще,
уведя, деву
тащат.
Ахти! Журка та кружит, ха!
Косы, венец — в цене высок.
И ребята: "Батя, бери,
от мира дарим-то!
И бей ее, и еби,
и поркой окропи!"
И, обругана гурьбой,
алела.
Охуеет ее ухо —
мат и тут и там.
Уж я вяжу
ее,
а не лезу — зелена.
Ей не мило зол имение —
там ее мать...
Тать,
ее
не убий, буен!
Но он —
аки наш Аника!
Ее
тень отстонет...

............................

Но, взлетев, светел звон!
Ух, рев вверху!
Мечту во злобе на небо ль зовут? Чем
нов звон
тот?
Уж я ль гляжу,
и там — ого! — Богомати...
О видение! И, ей-ей, не диво!
Сиро в тине лени творись!
Ох, и тупел сослепу тихо —
и тины нити
опутали... Вся сила! Виси, валися — свила тупо.
Али мне лень мила,
и мя теснит и тин сетями,
и манит ям вмятинами?
Али пел сопьяну, глазел, слеза-лгунья послепила?
Ту зелием змеи лезут —
оле, змеит и питием зело!
Таче лень не лечат.
Или
овил чад ум удачливо,
яря
во себе бесов?
Как
у вод неводу, худо. В ендову
сую ус,
сую, опьянен... Я пою, ус
в висок скосив.
Он рот умилял, и муторно.
Я бес, я у чар в яме! Нем я, врачуя себя,
и черт речи
меня лишил, я нем.
Я, следя, лгу ему в уме. Угляделся.
И себе на небеси —
нема, как и лика камень,
а чутка, как туча.
Ясен зов Ее вознесся:
"Я и надзор, и мама мироздания,
беду судеб
вижу, ран боль обнаружив.
...И о плаче, печаль, пой,
и воззови,
и мир прими!"

............................

Ее
дивен мне вид!
У дива на виду
я утеснен, сетуя,
и лоб томим от боли,
от чуда-ладу: что
Успенье псу?
Молися силом!
И омыты мои
очиньки, лик... Ничо,
вымолил, омыв
ее
укором тенет мороку.
Зло переполз...
Я славил боль, обливался
ей, нем, ан знамение
яро в тиши творя...
Меня истина манит сияньем!

Лети, сон, тенет носитель!
Лети, чар рачитель!
А тута,
въявь:
— Лезь, мамзель!
— Залазь!
— И повопи!
— Цыц! —
Убрав ее в арбу
и обдав свадьбой,
катили так
и летели,
как
ада чада,
а дар конокрада
летел,
ровно и он вор.
Удал, сулил усладу...
Села, лес,
и луг, и Жигули,
и город у дороги —
о, мимо, мимо!
Тю! О пирах ухари поют
и о воде медовой!
Их усы сухи.

6

Ого,
топот!
Ага,
учуял я. Учу:
"Молодь-зелено! Не лезь долом".
Топот... Топот...
"Он далече? Ладно!"
И летели,
и лепо пели
мы там холмам лохматым,
и маками
низин
яра залила заря
у города дорогу.

...Тише! Мститель летит, смешит
воров —
то гогот,
то хохот:
"Ого-го-го-го-го!
Аха-ха-ха! Аха-ха-ха-
ха!" Бах! —
осело колесо.
И жалко поклажи.
Летит смерти хитрее мститель!
Летел,
как
и черт с встречи
с иконой — он окис!
А вижу: на небе мать там ...на — ну, жива!
И ..... над нами!

Лети, о воитель,
ха, Мономах!
Лети, бар грабитель,
лети на канитель!
Нельзя, в ухабах увяз, лень...
Нам — аман.
Наш меч умер. Дремуч емшан.

7

Ха, в оковах
ем я в яме
уху.
Ишь, а ныне, жаря еду, кутят у Кудеяра жены наши!
Нежь жен,
мило ври, мирволь им!

Ах, уха
аки бибика!
Ох, и лечь нынче лихо!
Как
лапоть, си ищущи истопал.
Верю в Юрьев
мора денек. Шуба бабушке недаром
и дарена, да не ради
их ухи...

Шабаш!
Ров, двор
и щелка... Дабы дыба да клещи
мя трем смертям
отдали... "Мил ад-то?" —
Так жалил и пилил аж кат.
Ад алкал. А клада
иди
ищи!
А клада — гадалка
ищи в сене, свищи!
Огонь меня немного
того... Ноготь —
ого! Того...
Акика!
Так, кат,
учи бичу!
Моли шилом!

Тот
кат ли повалил, оголил, а вопил так,
как
от сапа сто
волов.
Икал. У ката кулаки —
ины дыни
ешь — не меньше!
Он рот воплями мял повторно
и мял после дел соплями,
и, воркуя у крови,
узел свил, слив слезу.
Еда звучала палачу в заде —
и прет, а терпи!

Коты пыток!
Раки кар!
Кат — сам ада мастак!
Яра татарья,
яра харя!

Шарашь,
акы быка,
овец, и сицево
мочи бичом!
Тело коли, шило! Колет,
аки пика!
Я следом оделся
уколов. У зубов обузу волоку.
"Иль язик изъяли?
Мы дадым
нового! Вон
и повиси. Вопи,
как
колоколок!"
Инно: в зубы да на дыбу. "Звони!
И о вере вой!"
Йок, а на кой?

Каты, вы так!
Кату — кутак!
Но выдал клады — вон
они, тут: инно —
течет
ета наша каша, нате!
И уха на хуй
течет!
Течет,
как
адова вода...

8

Не жив день, недвижен,
и чуть тучи
намутили туман.
Вянет стен явь.
А за кирпича лапами атака таима — палачи Приказа.
Теперь трепет
тише тешит.
Ах, и так ты, пытка, тиха!
Тишь у дыбы душит.
Я не шишеня,
дар я аду. Ну, да я рад
аду суда.
Дьявол — слов яд
оговору сурового.
Яду, судья!

Ишь, и твари! Мука — везут. У зевак, у мира в тиши,
сиволапо тащат. Опал, овис,
ха, лег на виду... Съехал по плахе. Судьи в ангелах,
да втащат в ад —
ад же дан как надежда!

9

И летописи потели...
Адов слог ал, глав ал глагол свода:
то пот —
чем течет меч!
Топор плахам ахал про пот,
ухал, плаху
вымыв!
Индо дни
он метил, и темно
махал по плахам
мытым.
О нас и писано:
мол, занят ум смутьяна злом —
то мот
и вор крови.
Или тем-то и отметили?
Мора день недаром
моту, мол, уныл... Хмелем хлынул, омутом —
и пир хмелем хрипи!
И позови воров, и возопи,
в омут умов
ори сиро!
Ада
идол, псов алы рыла восплоди
и рты, вымыв, вытри!
И шишара, шиши,
шерешь
и тати —
тут как тут.
И опои,
и наври рвани!
И враз у пира втихаря о боярах — и твари пуза рви!
И на холопа по лохани!
А боль-злоба
алела
и ворковала во крови —
от часа, что
сила воспенилась, а псари мира спасали не псов, а лис,
и летописи лисьи потели...

10

Может, ямы мятежом
вырыв,
топор искал плакс и ропот,
и охал, пахарь праха, плахой
им, а палача лапами
те четвертованы. На вот — рев течет...
Ям вера — ревмя.
Ее
нежа в уме, и не черт отречением уважен,
а холоп отречен. Рок в корне чертополоха —
закопан напоказ.
И врыв, в яме сгинь, книг семя, вырви —
и врозь взорви!
И книжинки,
воспылав от силы листов, алы, псов
и лис они тревоги миговерти носили.
Ума хула в хвалу хаму,
и черту глаза лгут речи,
которыми наго поганим мы роток.
Хаму в умах
оголи — хаму зароком око разума хилого.
Топор отколе вело? Кто, ропот
вил оголив,
учил кличу
мечом? О чем?
"Бар грабь!
Уничтожь отчину!
Фу-ка, в узы бар, абызу — вакуф!
Не жалеть тела жен!"

Учил кличу
тот супостат со пустот
мира дыры. Да дыры — дар им!
И тамо преследовал главодел серпом. Ати
мира дырам! Чмары дар им —
молот сокровищ или зуд узилищ и вор-костолом!

Ропот, ищи топор!
Топор, ищи ропот
и мани толпы плотинами!
Их ал путь у плахи,
ал зла
потоп!
Ям вера — ревмя.
Манишь, рев, к вершинам
плоть толп.
Небодум им удобен,
а вера царева
родит нам антидор.
Но смутишь — удушит ум сон,
и неметь в темени
уму.
И метет в те теми
и неми шабаш имен и
ада
улова — и диаволу
доход.

11

Но взнесен звон!
Мило колокол им,
яро, мило вещал, слаще воли моря!
И рад устало — псина, раб, вора забава, базаров баран!
Исполать, судари!
Мы вечевым
мира думу в ум ударим!
Мором
мира дом одарим!
О вера-зарево!
О, не раз озарено
ее
имя татями —
их и
ее
имян гори, мир, огнями!
Мир им —
кабак.
Он, небось, особенно
мил им.
Мора день недаром
им ахал плахами
и олуха хулой.
Им и
дайте топор — пропотеть, и ад,
зияя из
тени, заранее геенна разинет.
Ее
имя расписано до нас, и псарями
оно
воспето в рвоте псов —
хам рока на кормах!

12

Веру доищи, одурев,
и мало — колоколами,
и рано — в звонари...
Ала в хуле делу хвала!
А народу хула в хвалу. Худо-рана
течет —
вымокал у ката кулак, омыв
дел сих уд, и дух, и след.
Народ чохом охоч до ран,
он сир присно,
и крут, как турки,
и круче чурки,
и серее ереси.
Неодолим он, но мило доен,
нечесан, а сечен,
надзору роздан,
надолго оглодан,
натупо опутан,
утоп в поту
и охуел под оплеухой!

1969 — 1972, 1975 — 1976, 1990, 1993.