А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я #    библиография



Вернуться на предыдущую страницу

   Антология

   

Григорий МАРГОВСКИЙ (Нью-Йорк) — поэт, прозаик. Уроженец Минска, выпускник Литературного института имени А.М. Горького. Автор многих публикаций и книг.

См. произведения Григория Марговского в интернете: стихи на сайте "Индоевропейский диктант", в журналах "Мансарда", "Образы мира", на сайте "Неторопливое общение", а также роман "Сотворение из россыпи" на сайте "Литература".

См. биографию Григория Марговского.

 

 

* * *

Знаю Григория Марговского много лет. В конце восьмидесятых — начале девяностых, когда я работал литературным редактором газеты "Семья" и заведующим отделом поэзии толстенького журнальчика "Мы", он, студент Литературного института, приносил мне свои стихи. Тогда их напечатать не удалось. Потом наши пути разошлись. Я стал заниматься бизнесом, а Гриша уехал в эмиграцию. Жил в Израиле, последние три года — в Нью-Йорке. И вот — спустя десять лет! — письмо из Америки. Печатаем новые стихи Григория Марговского.

Евгений СТЕПАНОВ

 

НИАГАРА

Над горами курился туман.
Он густел над обрывом,
Освежая макушки полян
И виски недобрив им.
И сочилось по лику скалы:
"Не цирюльник, а изверг!" —
Но лишь цыкнул в ответ: "Не скули!" —
Металлический высверк.
Старый форт на Онтарио стлал
Чингачгукову сагу,
И поверхность Великих зеркал
Отражала бодягу.
Наш лысеющий экскурсовод,
По-одесски гутаря,
Мылил щеки часы напролет
Благодушной отаре.
Ирокезами кто не бывал —
Это враз, перелезь вы
На автобусе чрез перевал
Под разрядами лезвий!
Не в пример миролюбию Альп,
Исторической метой
Стал безжалостно содранный скальп
В парикмахерской этой...
Но поездку венчал водопад:
Он смотрелся добрее —
Оглушая, белея до пят
И дразня брадобрея.

12 мая 2002 г.

 

ОПАСНАЯ СВЯЗЬ

Галантный век. Роман Лакло.
Тщета июльского предместья.
Сознание заволокло
Эпикурейской жаждой мести.
Какое счастье — усмирять
Нагих юниц, в лице которых
Капитулировала рать
И сплоховал державный порох!
Что станет маркитанток плоть
Заменой пушечному мясу —
Один намек явил бы хоть
Морфей, разделывавший массу!..
Давно прослеживая связь
Опасную — меж геноцидом
И сексом — исподволь вилась
Нить, потакавшая обидам.
Пал размагниченный герой.
Твоих он долго жучил предков.
А ныне — блуд с его сестрой
Ты совершаешь средь объедков.
Ликуй, растлитель, поглощай
Свою пикантную добычу,
Травы подмешивая в чай
Не подобающей приличью.
Диктуй, маркиза де Мертей,
Жестокосердному Вальмону
Главу, предпосланную стону
В кольце любовей и смертей!

 

 

* * *

Александру Стессину

Девять карт моей колоды,
Неопознанная масть.
Я мечтал все эти годы
Окончательно пропасть.
Пьянству, похоти и лени
Предавался я, бузя, —
Вот и пройдены ступени
От шестерки до туза!
Сам себя обрек чужбине,
Блефом ставок охмурен.
Остается мне отныне
Лишь подсчитывать урон.
Сколько муз у Аполлона?
Сколько грамм в куске свинца?
С шулерами беззаконно
Заседаем с утреца.
Мне их прикупа не надо,
Сам за все держу ответ.
Девятью кругами ада
Обернулись девять лет...

17 августа 2002 г.

 

 

МЕНЕ, ТЕКЕЛ, ФАРЕС!

Жизнь сначала в одной, а затем в другой иммиграции оторвала меня от московской литературной жизни. Оторвала настолько, что реакция моя на происходящее в первопрестольной справедливо может быть названа запоздалой. Что однако же не снимает с повестки дня сам феномен моей заинтересованности в происходящем там. Я пишу это "там", существуя уже более десяти лет здесь, а мое "здесь" — это Бат-Ям, "марроканский" пригород Тель-Авива, южная оконечность Бруклина и, наконец — Форест-Хиллс, "нью-йоркский Эдем", как его называли еще в конце 40-х годов...
Но речь не обо мне грешном. Речь — о Дмитрии Кузьмине, рафинированном комментаторе современного литпроцесса, "крестном отце" авангардистской мафии, модераторе монументального сайта "Вавилон", визитной карточкой которого, в некотором несоответствии с шумерским пантеоном, стала римская многостаночница Парка. То есть теперь, когда "Вавилон" пал и нить испепеляющего повествования пресечена, присутствие богини судьбы объясняется исчерпывающим образом. Но прежде — хоть убей... Впрочем, и web-дизайн — не тема этих заметок. Тем более что в целом сайт оформлен недурственно (жаль вот только, с мичуринскими прививками переборщили — глаза разбегаются, что мешает как следует рассмотреть платье короля).
Дмитрий Кузьмин, несомненно, войдет в историю русской литературы стыка тысячелетий как главный виртуальный зоил, "кто каждым ответом/ Желторотым внушает поэтам/ Отвращение, злобу и страх". Правда, в отличие от Владислава Фелициановича, Дмитрий никогда не признает за собой избытка черной желчи, да еще и в столь отточенной форме. Слог Кузьмина-поэта — аморфное безрифменное месиво, одна из тысячи безликих попыток калькировать западную просодию, поленившись (а, возможно, и попросту не удостоясь) пройти все стадии посвящения в волшебство русского стиха. А ведь это волшебство по-прежнему живо, его не размыл интернетовский бум, не ассимилировали устроители фривольных "перформансов", равно как не сумели обратить во зло и поборники сугубой, дремучей национализации!
Так или иначе, а главная стезя, избранная Кузьминым, — это разного рода интернет-проекты: хроника литературной жизни Москвы, щедро напичканная брезгливым филологическим "фэ" (в это ответвление было впрыснуто столько яда, что оно не могло скукожиться раньше прочих); линки наиболее "оторванных" авангардистских изданий, выходящих в метрополии и за рубежом, от очеретянского тщедушного "Черновика" до гробмановского одиозного "Зеркала" — боевого листка израильских андрогинов; наконец — живо свидетельствующая о личной заинтересованности популяризация жовиальных пиитов-тусовщиков, с букетами алых роз, — и все это на одной странице с признанными классиками русского стиха (отчего и классикам не на руку, и юношам не с руки). Так, допустим, полоумный графоман Герман Лукомников, онанирующий в сортире, оказывается в одном ряду с покойным Вениамином Блаженных (Айзенштадтом), поэтом-страдальцем, при жизни не публиковавшимся, много лет проработавшим на вредном химическом производстве.
Но это еще полбеды. Занимаясь сетевым культуртрегерством, Кузьмин не упустил еще ни одной возможности высоколобо охаять, нашлепнуть хлесткий ярлык на творчество автора (редактора журнала, альманаха, держателя сайта), который по той или иной причине не может или не желает быть зачисленным в "вавилонское войско". В ход пускались любые подручные средства: эллиптическая издевка, псевдоструктуралистская отрыжка, а чаще всего — просто нескрываемое злопыхательство. И драконьи зубы, посеянные Сент-Бёвом с берегов Яузы, расцвели пышным цветом, принося обильные плоды. Так, его подлый, хамский пассаж по поводу предисловия, написанного Анастасией Харитоновой, лириком удивительной чистоты и силы, к поэме Олега Филлипенко, явился последней каплей — доведя автора предисловия до самоубийства. Возможно, я и не узнал бы об этом факте, не окажись Анастасия Харитонова моей бывшей (первой) супругой и матерью моей шестнадцатилетней дочери...
Вот как позволил себе высказаться наш рыцарь без страха и упрека в своем "Литературном дневнике": "Поэт-дурак вошел в нашу литературу просто-таки шагами Командора: разве что глухой не услышит. И — подобное тянется к подобному: поэтесса Анастасия Харитонова, например, поместила в книге поэта Олега Филиппенко свое предисловие, которое, правда, не написано гекзаметром, но в остальном абсолютно конгениально предваряемому тексту..."
И вся-то причина ярой ненависти к Харитоновой (как, впрочем, и ко многим другим) — ее трогательная верность классическому канону, последовательная приверженность традициям Серебряного века. Что же тогда, спрашивается, в "Вавилоне" делают "ахматовские сироты" — Евгений Рейн и Анатолий Найман, такие великолепные поэты, как Сергей Гандлевский, Сергей Вольф, Григорий Кружков?.. Впрочем, ясно что: повышают рейтинг своим присутствием. Он ведь обычно и повышается лишь за счет тех, кто уже свое отстрадал. Но при этом отнюдь не каждый стремится стать источником новых страданий, щурит маслянистые глазки в поисках легкой добычи. Жажда власти, геростратова слава — нет ничего гаже! Все чужое, все непонятное — оплевать, срезать на корню. Все в той или иной степени родственное — прибрать к рукам, заставить плясать под свою дудку. Апогей салонной коррупции. Перигей этики и порядочности. А подытожить девизом — так и вовсе: "Гей, вавилоняне!"
Я стал с особой пристальностью следить за взлетом Дмитрия Кузьмина. "Неужто, — размышлял я, — все настолько подавлены его упыриными наскоками, настолько страшатся брызг фельетонной слюны с ферментами радикального бихевиоризма, что в огромной Москве, да что там — в целом мире! — не найдется одного профессионала, усвоившего уроки "Четвертой прозы" и потому способного дать отпор зарвавшемуся грубому, ущербному человечку, с ненасытностью карлика тянущему соки из любви россиян к изящной словесности?! Ведь именно осознание Кузьминым собственного поэтического банкротства, в сочетании с уродливой аномалией, сделало из него монстра, с которым предпочитают не связываться! Разве непонятно, что против злобы, против хамства существует единственное надежное средство? Только верой в Бога, в свет Искусства и Любви, можно разрушить чары литературного временщика, поселившегося в башне, возведенной из костей собратьев по перу! Мене, текел, фарес!.."
Стоило мне лишь произнести это древнее заклинание — как свершилось чудо: "Вавилон" рухнул. Вот так — в одночасье. Камня на камне не осталось. Верней, остались, безусловно, вошли в золотой фонд русской поэзии многие талантливые тексты, представленные на сайте (кстати, отнюдь не впервые), так же как и вошли в этот фонд замечательные стихи Алексея Цветкова (старшего!), Александра Еременко, Тимура Кибирова, Вячеслава Лейкина, Ольги Седаковой и многих других авторов, чье творчество не причислено к лику "вавилонян" по причинам явно келейного характера. Творения мастеров остались, а "Вавилон" — сдох. Рассыпался осколками никчемной черепицы. Пал — но не из-за хрестоматийной ветхозаветной гордыни, не из-за отсутствия разговорников карманного формата, а из-за склочности и мелкотравчатости своего бессменного зодчего, всеми правдами и неправдами старавшегося приватизировать литературу русскую. И погребенного заживо под руинами витиеватого зиккурата.



Наш комментарий:

Публикуя письмо Григория Марговского, мы разделяем его горе по поводу смерти его бывшей жены. Сочувствуем. Понимаем чувства поэта. Однако необходимо сказать следующее. Во-первых, есть презумпция невиновности. Ее никто не отменял. И те серьезные обвинения, которые Григорий Марговский предъявляет Дмитрию Кузьмину, нужно доказать. Во-вторых, я убежден, что нельзя оценивать фигуру Д. Кузьмина однозначно. Конечно, поэтические экзерсисы Кузьмина не представляют интереса, конечно, его литературоведческие тексты вызывают в лучшем случае улыбку, ибо сквозь толщу наукообразных терминов в них не пробивается ростка понимания божественной сущности поэзии, конечно, его журналистские отчеты написаны в высшей степени безграмотно, т.к. он путает жанры заметки и литературоведческого исследования, и т. д. и т. п. Не буду писать об этом подробно и приводить примеры — право, как-нибудь в другой раз, сейчас просто жалко на это тратить время. О его работе в качестве редактора-составителя я уже писал. Эта работа тоже не выдерживает критики, ибо Д. Кузьмин всегда представляет литературный процесс достаточно кастово (в чем, кстати говоря, нет большой беды). Беда в другом. В том, что помимо этого человека, не являющегося ни поэтом, ни знатоком поэзии, подобными проектами в России (и, разумеется, вне ее пределов) занимаются единицы. Сергей Бирюков и Борис Марковский ("Крещатик") живут в Германии, Костя Кузьминский, Саша Очеретянский и Раф Левчин — в Америке. "Сумерки" Арсена Мирзаева, "Дети Стронция" Юры Беликова, газета "Цирк "Олимп"" закрылись давным-давно. Татьяна Михайловская, точно Твардовский, отлучена от журнала. Теперь вот и "Вавилон" пал, чему я — постоянный оппонент Кузьмина — совершенно не рад. Остаются несгибаемые Константин Кедров и Лена Кацюба со своим "По", битые-перебитые Коля Байтов и Света Литвак со своими малотиражными изданиями, саратовцы Алексей Александров и Дмитрий Голин, издающие альманах "Василиск", киевлянин Дима Бураго ("Соты"), воронежец Сергей Попов ("Бредень"), сибиряки Игорь Лощилов да Виктор Иванiв ("Драгоманъ Петровъ")… А кто еще?! Поэзия в нашей истинно поэтической стране по-прежнему никому (кроме самих поэтов и — надеюсь! — читателей) не нужна. Лодыри из отделов поэзии толстых журналов, почивающие на лаврах откормленные и однообразные переделкинцы чухонцевы и кублановские и иже с ними не ведут активной поисковой работы, печатая старые и проверенные — прежде всего советской эпохой! — имена. Об этой (похожей) ситуации в литературном процессе я писал еще в 1987 году в журнале "Юность". Мало что изменилось. Умение складно зарифмовать пару строк, монотонные, вечные, загнанные в железные тиски стихотворного метра, мысли выдают за поэзию. "Тятя, тятя, в наши сети мы поймали мертвеца"... Ни божества, ни вдохновенья... Читатель грубо дезинформирован. Обманут. Обкраден. И это страшнее коррупции в экономике. Ибо это чревато отуплением нации. В итоге магазины завалены вечными евтушенками, асадовыми, дементьевыми, а теперь и вовсе "величайшими" розенбаумами и митяевыми, которые имеют отношение к чему угодно, но только не к поэзии.
Дело не в Кузьмине. Мальчиш-плохиш Кузьмин поднял то, что плохо лежало. И сделал (уж как мог!) то, что сделал. Да, наглый и злобный, да, не поэт, да, амбициозный, да, стремящийся к власти маленький фюрер, да, омерзительный автор, пропагандирующий растление... Все это так. И, конечно, никакой симпатии Кузьмин у меня не вызывает. Но все-таки — постараемся быть объективными! — кое-что хорошее он сделал. Кузьмин издал множество достойных авторов. И в чем-то опередил других издателей. Скажем, будучи много лет назад редактором отдела поэзии толстого и официального журнала "Мы", я очень хотел напечатать Полину Иванову, одного из лучших поэтов поколения, но не смог. Глав. ред. — тоже большой специалист в поэзии! — не захотел. А Кузьмин смог — издал книгу!
Добро, как это ни странно, иногда приносят и негодяи. Хотя, конечно, злые и некомпетентные люди чаще всего несут именно зло. Тут я Гришу Марговского понимаю.

Евгений СТЕПАНОВ




НОВЫЕ СТИХИ


ДАНТЕ

О, звездочет, скажи: ужель
За пеленою слезной дыма
Солнцестояния модель
К изгнанникам неприменима?
И разве точность нам дана
Трагическая — не в награду
За отлученье от вина,
Доставшееся вертограду?
Чем отдаленнее приют —
Тем прорицанье сокровенней,
И флорентийцы свято чтут
Запечатленное в Равенне.
Так на лугу друидов знак
Выводится писцом взошедшим
Полуденных июньских саг,
Витающих над Стоунхеджем.



* * *

Закат кандинский над Гудзоном
Мы от забвения спасем.
Все дышит воздухом озонным,
И свет волшебствует во всем.
Размашист, изжелта-сиренев
Шедевр предсумеречный Твой,
Целебнее лесных кореньев,
Сравним он разве что с листвой.
И не имеет смысла грызться,
Отстаивая правоту:
Ведь публика у живописца —
По эту сторону и ту.
Напрасно тянется на пламя
Гидрант волчицыным сосцом, —
Тот образ да пребудет с нами,
Когда блаженно мы уснем!
Решеткой сжата сикомора,
И здания торговый низ,
Подобно ножке мухомора,
Обтянут пестрядью маркиз.
А в небе — как в цеху закройном —
Лоскутьев нежный перелив...
Глаза, о, Господи, закрой нам,
Чтоб гений Твой остался жив!



ЭПИЛОГ

Я мчался подземкою в Квинс,
Из эпоса выпав,
Где сыплет загадками сфинкс —
Про комплекс эдипов,
Про цепь архетипов,
Сковавшую ум гордеца
В глухом лабиринте:
Зардеться — и тенью отца
Прикрыться... Во имя лица
Личину отриньте!

Стелясь по летейскому дну
И к ангелу смерти
Взывая под ноту одну —
Тяните как черти,
Стихию умерьте
В груди закипающих фраз
И их вариаций!
О чем говорится сейчас —
Никто не постигнет из нас:
Нам не с чем сверяться.

Здесь песенки Визбора — дичь.
Грохочет в тумане
Пролетами Queensboro Bridge,
Чья участь — латанье
Разорванной ткани
Хитона, который бы впредь
Сгодился на саван.
Кто выплавил чистую медь —
Тот знает, как звук запереть
В тишайшую гавань.

Я ехал из Бруклина в Квинс.
Толпа темнолице
Сверкала осколками линз,
И кровью налиться
Мешала водица,
Разбавившая бытие
По самое горло...
Офелия, Царство Твое
К границе по алой струе
Объятья простерло!