А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я #    библиография



Вернуться на предыдущую страницу

   Антология

   

Александр СКИДАН (Санкт-Петербург) — поэт, критик, переводчик. Родился в 1965 году. Автор поэтических сборников "Делириум" (1993), "В повторном чтении" (1998), а также книг эссе "Критическая масса" (1995) и "Сопротивление поэзии" (2001). Среди переведенных сочинений — "Достоевский после Бахтина" М. Джоунса, "Русский Мефистофель" М. Юнгрена, "Под покровом небес" П. Боулза, "Когда земля была круглой" Г. Стайн, стихи современных американских поэтов.

См. информацию об Александре Скидане на сайтах "Вавилон", "Литпромзона", GiF.Ru.

(Из антологии "Ленинградский верлибр")

 

Из книги "В повторном чтении"

 

* * *

Красный мост. Солнце
Опрокидывается в Китай.
На челе скалы — экзема душных цветов.
Для других это будет почему-то Шотландия
(у каждого путешественника своя
мифология смерти).

В бетонированном туннеле детские голоса.

Японец снимает японку видеокамерой: она
несколько смущена, ровно настолько, насколько знает —
другой вторгается в интимную
сцену. Другой? Другое.

Тени в заброшенном бункере присели на корточки; сигареты,
стволы в потолок. Трассы
орудийных платформ.

Помедли у этой линии; вот рука, вот
безымянное пение чуждых пальцев.
Мотоциклист (шлем, черная куртка — колючая
музыкальная рыба), спешившись, звенит колокольцами.

Отслоившись от темноты,
прокаженный,
он движется со смотровой площадки
вниз, к тихоокеанской воде.

Ты там уже был. Что ты видел,
Глотая ртом пустоту? Golden Gate Bridge
красного цвета, город,
раскрытой раковиной белеющий в темноте.
Холмы. Жемчужную нитку
автомобильных огней; зеркальный шар солнца —

кровь

отверзающий океанос.

 

* * *

Руки гипсовый слепок тенью
фетиша промелькнет в повторном
чтении; еще одна ночь, какая по счету?
Как долго длилось повествование
с тайной целью отсрочить смерть?

Как можно вожделеть к метонимии
самого себя?

Детский и безрассудный опыт
любовников, поверяющих темноте
пыль имен. Безымянный лепет;
всесожжение, сон. Дароносица,
чей рот полураскрыт,
подобно ртутной
тяжести, прольется сухим
прикосновением — в самое себя.

Вот когда
произносят: псюхе,
скиталица нежная... Но ты уже спишь...
Телу гостья и спутница, ты уходишь
в края блеклые; там ряды
кресел над пропастью и огромный
экран рядом с известной тебе скалой.
Во сне никогда не бывает солнца.

Изо рта, уже нисколько не женского,
вместе с хрипом, напоминающим
агонию мумии, повисает
стекловидная нить слюны. На устах моих

она будет сладка как мед, но во чреве
горька — как мужское семя.

Эринии, облепившие ветровое стекло
автобуса, подбирающего Ореста,
следующего из Аркашона в Танжир.

 

* * *

Распада меланхолических страж,
в руинах парка
он размыкал колени безумию: слюною склеить
шквал веретена, вереска пугливое стойло.

(Мгновение, в коем сущность ночи

близится как иная ночь.

Мнимая тень
стрижа в стерне
проложенной трамваями в Стрельну,

дхармы беспроволочный телеграф, ключей связка, серьга
в левом соске, фольга междометия;

черное

успение солнца.

Таковы приблизительные структуры родства.

Механический менуэт, сомнамбулическая пантомима
с разрушенным предметом в руках;

здесь сокровенное, только миг, свет отсиявший.)

Искус
желать: жжения в венах, запястьях перебродивших
вина, запрокинутых.

Принцепс из гамлетовой табакерки, в висок, в пах.

Крысой, восседающей на холке свиньи
со съеденным на полпальца ухом, выходит
на берег гнилой залив.

 

 

* * *

ВОКАЛИЗ

"Куст несгораемый" или шлейф
растушевки в мнимом пекле пейзажа,
непостижное, совершенный
      шелест архитектуры огня,
танец, пожирающий совершенство. Вот
нагота, вот зодчий
воздвигающий наготу:

                     белое
       как сказал бы
погруженный в белое
       каллиграф

_____________________________

вознесенное, вознесите
то что ест тайна в вас тому
что есть тайна в себе. Вот я вижу
       в точке кипения вмерзший
глетчер
       эхо,
вибрирующее в текстуре
смежного, знать —

как веки смежить, быть замурованным в абсолют,
       в алмазные соты.
Пока не уйдет в тишину зимы.

_____________________________

в шахту пепла никнущий
голос, орфик
       сошедший
в ортопедический ад: клешня,
торс или затылок Бога. Воздвигающий пустоту,
"куст несгораемый в отсутствующем пейзаже,
       непостижное.
вот и я о том же, проникновенно
никнущий голос, в стропилах, снегом
занесенного чайного домика — безучастный

мерный веер беззвучной речи

 

 

* * *

"ДЕЛИРИУМ" / ФРАГМЕНТЫ

...Мы — стрелки, ползущие слепо
к вершине ночи.
Георг Тракль

(...) убыль убиенного эхо. лот,
                                            камнем падая в забытье пращи,
зачинает неведомое, ведомый
мерой "падения"; дочь входит в него. и снова —
дочь, другая. Тьма дочерняя, низвергаясь,
покрывает Израиль; лист
                                            воскуряет утопию
к небесам, книга
вопрошает огнь блед, облизывая язык. Племена. Откуда
убыль
         в сих пустынных местах,
народ мой? Даже воспламеняясь, я не произнесет больше
"я"; пригуби шелест этой травы ниоткуда: пагуба
пыли. Распыление. Рот мой. Зреть,
как полыхает зима, как
раскрывается, сотрясаясь, плод пустыни,
горчайший.
                   Неизмеримость.
                                                      Низкие
облака. Облатка "александрийской зимы"; опьянение,
как если бы — никогда. Черным крылом помавает ночь,
как если бы водрузилась на бюст богини. Буква
плача
предвосхищает поэму, прильнув
к плечу отсутствия. Кто немотствует здесь? Потлач,
он сказал, это когда некому, но его
поправили — никому. на бумаге
всесожжение напоминает
                                               (ничто
напоминает ничто) упражнение
в поминальном искусстве; жанр, чей стиль также
"сделал стихописательство бесполезным",
курсив его. итак,
продолжает она, фраза, плач, или стена, льнет
к метонимии. он вкушает
                                               пряную прелесть ее
межножья: так нож
                    возносит
молитву белизне теста, терзая; буквально было бы
"я люблю тебя" — ключом во влажном
отверстии замка повернулся язык,
выплевывая и повелевая, к кровосмешенью, к завязи.
Перед стеной огня она кончает, жить
бы буквально было

I.

                                             как зима,
тринадцатое, мы выходим
на лед, еще светать не начинало,
и на губной гармонике с немецким
акцентом он наигрывает: ах,
мой милый, и так далее. А после
все елки, все шары, вся мишура,
вся чепуха, все елки с планетарным
девизом выспренним — в один
шатер, и...
нет, не все, еще не все,
ах, и так далее; как вспыхнет —
и "ах, мой милый августин", и
(...) чистый призыв, говор смертных. светлы
одежды странников; облаков белые свитки.
Из беззвучия встает тонкорунный
ствол мелодии, паутину плетет шелковичный червь,
пожирая маковые зерна письма; рука,
мимесис. Тонкая изморозь на деревьях. Курить
траву, проникаясь пылью
пыльцой расцвеченных кимоно,
                                             никнуть
долу,
        исторгая безумие; ночь нежна. И
ни капли дождя. В легких — проникновенный жар,
пелена рун печальных — в глазах; ресниц мятный озноб
колотит пагоду нефритового стебля, входящего в шеи
медленный разворот, ах, как ворот теснит
сон, бездыханен. Пей
плывущую вдоль пустоты звезду.
Пыль. Как странны
                               прядь, распускающая погоду,
сегмент стекла, пение. Фрамуги
фрагмент. И
течет Иордан. Но вновь
окликает черное кружение кружение птиц,
их стигматы, светоносного отрока с кистью
женственной, в желтеющих лунах, се сестра!
Рождение рассветных теней.

_______________

любовь?
а что любовь — нечаянно нагрянет
кривой иглою в сердце
_________________

II.

Но эти танцы у огня огня
испепеление роенье
над схваткой родовой играй
сбор траурный для урны праздной
единорог пироманьяк мефисто
"библиотека в сущности притон
пусть и александрийская гетеры ж
подобно бутерброду или книге
но тоже норовят упасть ничком
или раскрыться на пикантном месте
и в каждой буковке презренной алфавита
отеческой отечный Бог живет
и выедает то что повкуснее
как червь червленых уст спиритуал"

"так ментор Лейбниц лейб-гусар монад
над или ниц но с тиком математик
и с ментиком бессмертия в уме
— держу в руках как череп гамлетизма
и взвешиваю бледный" ах

испепеление роенье

салютовали задираньем ног
во глубине сибирских руд колодца
картезианского не то чтобы смешно
шалун уж заморозил пальчик
как сменовеховец Махно
и всех и вся слепая сила мнет
и всех и вся кладут в двусмысленный пенальчик
не искушайся друг Петрарки Тасса друг
без нужды
и вообще
БЕНЗИН!
над схваткой родовой играй
бессмысленно как камикадзе
кричит блаженные банзай
мучительный истошный комик
за Ахеронт пронесся он
не венценосец — алкоголик пневмы
за тем что не избыть плерому травмы
и не исполниться
и не исполнить
ах, мой милый августин
августин августин
ах, мой милый Августин все прошло

все


III.

_______________

но эти танцы у огня огня
_______________

мы в оптиной как постояльцы как отцы
любовной боли аспиды аскезы
пустыня оптимальная. а я
а я великий в той пустыне бражник
муссирующий аппиевый тракт
как бы калигула
последний грешник
на кали-юге на пупе
как муссейон — и в розницу и оптом
центурион на медленном коне
(прощай прощай мой август августейший!)
косая тень филета сука
слышу вижу тебя в петардах эзры.
                                а они сказали нет один
кто-то сказал пойдем
я покажу агнца в чалме и агнца
в шлеме
и сорок четыре приема любви
и сорок четыре приема смерти
(но я
не вижу повешенного)
утешься
этой тщетой утраченной звучной
устраненной ненужности
нежности безделушки РТУХ
и клюв птаха дрожал. тот
бог брал пункцию у меня; пиши (но я
не вижу) и тогда я сказал "хочу
                   умереть

IV.
......................
........................................
.................
..................................
...............
.................
............................
.......
.......................................
.............. и т.д.





Стихотворения были опубликованы в журнале "Зинзивер" (№1, 2005 г.).



В ОКНО ВАГОНА ГЛЯДЯ


* * *

и дым отечества
и отчество забыл

а помнишь как бывало

ты шел по улице
свободный гражданин

все было мало

возьмут за яйца
вспомнится небось

прогорклый погреб подворотни
и девочки с полуглазами лиц

и быстрое движенье элементов
и — запрокинув голову — летишь



* * *

француза чествовали
речь лилась

и пузырилась кровь
как паспорт заграничный

ты головы не подымал
в окно вагона глядя

вот также и поэзия
вторична

как голоса в траве
как голоса

в стекле расплавленном
искусственного горя



* * *

труп праздности
топор труда

и нечто кровное
как бы стакан на Пасху

и посохом любимая стучит
а носом поведешь — старухой пахнет

так родина глаголет и смердит
глаголет и смердит

как Слово непечатное
в газете черной



* * *

соль честная объятий
лобзик лба
не уходи
твои лобзанья —
и ты уже уже не гвоздодер страниц
с зубами ночи в корешках не странник
не мозг палимый
не сладимый дым
а торф земли
в которую — раздвинув — ляжешь
пусть рот запомнит рот
а губы — губы
закушенные



* * *

и русский дадаизм
и ад
возлюбленный
с какой-то страшной силой
Поплавский на полу лежит
винтом ушедшая ступенька неба
его как девочка манит
домой домой с небес
ты будешь возвращаться
бежать навстречу ей
и с нею же прощаться
как если б рифму полюбил ты вдруг
в плаще трагическом героя