А | Б | В | Г | Д | Е | Ж | З | И | К | Л | М | Н | О | П | Р | С | Т | У | Ф | Х | Ц | Ч | Ш | Щ | Э | Ю | Я | # | библиография |
Александр СКИДАН (Санкт-Петербург) — поэт, критик, переводчик. Родился в 1965 году. Автор поэтических сборников "Делириум" (1993), "В повторном чтении" (1998), а также книг эссе "Критическая масса" (1995) и "Сопротивление поэзии" (2001). Среди переведенных сочинений — "Достоевский после Бахтина" М. Джоунса, "Русский Мефистофель" М. Юнгрена, "Под покровом небес" П. Боулза, "Когда земля была круглой" Г. Стайн, стихи современных американских поэтов. См. информацию об Александре Скидане на сайтах "Вавилон", "Литпромзона", GiF.Ru. (Из антологии "Ленинградский верлибр")
Из книги "В повторном чтении"
Красный мост. Солнце В бетонированном туннеле детские голоса. Японец снимает японку
видеокамерой: она Тени в заброшенном
бункере присели на корточки; сигареты, Помедли у этой линии;
вот рука, вот Отслоившись от темноты, Ты там уже был. Что
ты видел, кровь отверзающий океанос.
Руки гипсовый слепок
тенью Как можно вожделеть
к метонимии Детский и безрассудный
опыт Вот когда Изо рта, уже нисколько
не женского, она будет сладка как
мед, но во чреве Эринии, облепившие
ветровое стекло
Распада меланхолических
страж, (Мгновение, в коем сущность ночи близится как иная ночь. Мнимая тень дхармы беспроволочный
телеграф, ключей связка, серьга черное успение солнца. Таковы приблизительные структуры родства. Механический менуэт,
сомнамбулическая пантомима здесь сокровенное, только миг, свет отсиявший.) Искус Принцепс из гамлетовой табакерки, в висок, в пах. Крысой, восседающей
на холке свиньи
* * *
"Куст несгораемый"
или шлейф белое как сказал бы погруженный в белое каллиграф _____________________________ вознесенное, вознесите как веки смежить,
быть замурованным в абсолют, _____________________________ в шахту пепла никнущий мерный веер беззвучной речи
* * *
(...) убыль убиенного эхо. лот, камнем падая в забытье пращи, зачинает неведомое, ведомый мерой "падения"; дочь входит в него. и снова — дочь, другая. Тьма дочерняя, низвергаясь, покрывает Израиль; лист воскуряет утопию к небесам, книга вопрошает огнь блед, облизывая язык. Племена. Откуда убыль в сих пустынных местах, народ мой? Даже воспламеняясь, я не произнесет больше "я"; пригуби шелест этой травы ниоткуда: пагуба пыли. Распыление. Рот мой. Зреть, как полыхает зима, как раскрывается, сотрясаясь, плод пустыни, горчайший. Неизмеримость. Низкие облака. Облатка "александрийской зимы"; опьянение, как если бы — никогда. Черным крылом помавает ночь, как если бы водрузилась на бюст богини. Буква плача предвосхищает поэму, прильнув к плечу отсутствия. Кто немотствует здесь? Потлач, он сказал, это когда некому, но его поправили — никому. на бумаге всесожжение напоминает (ничто напоминает ничто) упражнение в поминальном искусстве; жанр, чей стиль также "сделал стихописательство бесполезным", курсив его. итак, продолжает она, фраза, плач, или стена, льнет к метонимии. он вкушает пряную прелесть ее межножья: так нож возносит молитву белизне теста, терзая; буквально было бы "я люблю тебя" — ключом во влажном отверстии замка повернулся язык, выплевывая и повелевая, к кровосмешенью, к завязи. Перед стеной огня она кончает, жить бы буквально было I. как зима, тринадцатое, мы выходим на лед, еще светать не начинало, и на губной гармонике с немецким акцентом он наигрывает: ах, мой милый, и так далее. А после все елки, все шары, вся мишура, вся чепуха, все елки с планетарным девизом выспренним — в один шатер, и... нет, не все, еще не все, ах, и так далее; как вспыхнет — и "ах, мой милый августин", и (...) чистый призыв, говор смертных. светлы одежды странников; облаков белые свитки. Из беззвучия встает тонкорунный ствол мелодии, паутину плетет шелковичный червь, пожирая маковые зерна письма; рука, мимесис. Тонкая изморозь на деревьях. Курить траву, проникаясь пылью пыльцой расцвеченных кимоно, никнуть долу, исторгая безумие; ночь нежна. И ни капли дождя. В легких — проникновенный жар, пелена рун печальных — в глазах; ресниц мятный озноб колотит пагоду нефритового стебля, входящего в шеи медленный разворот, ах, как ворот теснит сон, бездыханен. Пей плывущую вдоль пустоты звезду. Пыль. Как странны прядь, распускающая погоду, сегмент стекла, пение. Фрамуги фрагмент. И течет Иордан. Но вновь окликает черное кружение кружение птиц, их стигматы, светоносного отрока с кистью женственной, в желтеющих лунах, се сестра! Рождение рассветных теней. _______________ любовь? II. Но эти танцы у огня
огня "так ментор Лейбниц
лейб-гусар монад испепеление роенье салютовали задираньем
ног все
_______________ но эти танцы у огня
огня мы в оптиной как постояльцы как отцы любовной боли аспиды аскезы пустыня оптимальная. а я а я великий в той пустыне бражник муссирующий аппиевый тракт как бы калигула последний грешник на кали-юге на пупе как муссейон — и в розницу и оптом центурион на медленном коне (прощай прощай мой август августейший!) косая тень филета сука слышу вижу тебя в петардах эзры. а они сказали нет один кто-то сказал пойдем я покажу агнца в чалме и агнца в шлеме и сорок четыре приема любви и сорок четыре приема смерти (но я не вижу повешенного) утешься этой тщетой утраченной звучной устраненной ненужности нежности безделушки РТУХ и клюв птаха дрожал. тот бог брал пункцию у меня; пиши (но я не вижу) и тогда я сказал "хочу умереть IV. Стихотворения были опубликованы в журнале "Зинзивер" (№1, 2005 г.).
В ОКНО ВАГОНА ГЛЯДЯ
* * * и дым отечества
и отчество забыл а помнишь как бывало ты шел по улице свободный гражданин все было мало возьмут за яйца вспомнится небось прогорклый погреб подворотни и девочки с полуглазами лиц и быстрое движенье элементов и — запрокинув голову — летишь * * *
француза чествовали
речь лилась и пузырилась кровь как паспорт заграничный ты головы не подымал в окно вагона глядя вот также и поэзия вторична как голоса в траве как голоса в стекле расплавленном искусственного горя * * *
труп праздности
топор труда и нечто кровное как бы стакан на Пасху и посохом любимая стучит а носом поведешь — старухой пахнет так родина глаголет и смердит глаголет и смердит как Слово непечатное в газете черной * * *
соль честная объятий
лобзик лба не уходи твои лобзанья — и ты уже уже не гвоздодер страниц с зубами ночи в корешках не странник не мозг палимый не сладимый дым а торф земли в которую — раздвинув — ляжешь пусть рот запомнит рот а губы — губы закушенные * * *
и русский дадаизм
и ад возлюбленный с какой-то страшной силой Поплавский на полу лежит винтом ушедшая ступенька неба его как девочка манит домой домой с небес ты будешь возвращаться бежать навстречу ей и с нею же прощаться как если б рифму полюбил ты вдруг в плаще трагическом героя |