А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я #    библиография



Вернуться на предыдущую страницу

   Антология

   
Елена ВЛАДИМИРОВА (1902 — 1962) — поэтесса. Родилась в Санкт-Петербурге, в дворянской семье. Во время гражданской войны сражалась на стороне красных. Позднее занялась журналистикой.
В 1937 г. арестована как жена “врага народа”. Муж — Л. Н. Сыскин, был расстрелян, единственная дочь Женя погибла под Сталинградом. В лагере на Колыме Елена Львовна вошла в подпольную группу (борьба со сталинщиной с позиций ленинизма), за что была приговорена к 15 годам каторги. Пробыла в заключении более 18 лет.



Стихотворения были опубликованы в журнале "Футурум-АРТ" (№ 1, 2001 г.).



РУКИ

Союз пятерых, зажатых в кулак,
закрывающий линий ладони изгибы —
рука тирана.

Пять лиц, отмеченных полукружьями
восходящих солнц —
рука творца.

Пятеро, заплывшие жиром,
потерявшие лица в глубинах плоти —
рука, выдающая сластолюбца.

Два хищных краба,
всегда шевелящихся
в предвкушении новой добычи.

Ладонь-лепесток,
исходящая светом.
На такой ладони держать птицу,
отпуская на волю.

В сплетении пальцев
ищем свою половину.



* * *

Кудри цветов
растрепались не на ветру,
а от отсутствия ветра.
Бесноватые в безмолвии.



* * *

Закрытый бутон держит в себе монстра
бабочкина детка куколка таит внутри чудовище
птичье яйцо тюрьма пернатого страшилища
до тех пор пока все они
не увидят солнца




Стихотворения были опубликованы в журнале "Футурум-АРТ" (№ 2 — 3, 2001 г.).



* * *

У нас еще есть время размышлять,
почему дети и животные
ближе к Богу.
Игра.
Самое божественное занятие.



ПРИМЕР СУБЪЕКТИВНОСТИ

Дождь идет. Сидят две собаки. Обе вымокли.
Солнце. Дождь кончился. Обе собаки рады.
Но вот опять дождь. Они сидят. Обе вымокли.
Снова солнце. Дождь кончился. Обе собаки рады.
Одна из них умерла от частой перемены погоды.




Стихотворения были опубликованы в журнале "Футурум-АРТ" (№ 1(9), 2005 г.).



МИР — С ОЖОГАМИ ОТ КОСТРА


* * *

Шарики,
ролики,
фантики, звезды,
все
места
у окошка
в поезде,
все
заклинания,
двери
в волшебные страны,
ключики
золотые,
дыры в карманах,
грустные
и веселые сказки,
краски —
самые яркие,
тысячу порций
мороженого
на одного —
все подарила
плоти от плоти,
а себе —
ничего,

а себе —
темные страхи,
дурные приметы,
строгие платья
странного цвета —
много платьев, —
тысячи цифр,
словари толковые
и —
ни одного
волшебного слова.



* * *

Во мне, как в земле,
бродят соки,
и хочется на зиму —
наземь,
и в спячку,
и вспять,
в мою прошлогоднюю зрелость,
там близились сроки
рожденья,
и боги узрели
паденье
плодов —
о мой сон золотой! —
и не было мук,
и страдания не было тоже,
и солнце так было похоже
на спелое яблоко,
солнце сияло над всеми,
и боги смеялись,
и вольно дышала земля...

А сегодня — я семя.



* * *

Не бойся
и поверь своим глазам,
что выше радуги —
цветов
блистающая уйма,
уйми
свой страх,
и хочешь —
будешь полосат,
совсем как я,
совсем...

В моих устах —
вкус меда и цветов,
уста
моих подруг —
такой же сладости,
у ста
моих подруг —
такие голоса,
что
слепота не красит Божью тварь,
а сами мы — живая позолота.

Уж если ты
боишься высоты —
поверь моим глазам
на высоте
пчелиного полета.



* * *

Мы одинаковы слева и справа:
влево пойдешь,
вправо пойдешь —
пропадешь
ни за грош,
что прямо,
что криво —
получишь
то ж.

То за твое же решенье
плата:
бабкин клубок
и простая нить.
Ты
свой выбор
не сделал крылатым,
так кого же
теперь винить?

Отобрали путеводитель:
видно, стоило
отобрать;
больше не стоит
следить за суровой нитью:
может, ты
разучился решать?

Так не робей
оставаться крайним,
главное —
отойти, отползти,
но не стоять
на зеркальной грани —
на полпути.



* * *

Благонадежные дети,
в будущем — взрослые,
хором растете,
идете
строго по парам
вдаль —
к безупречному счастью.

Просто уверена:
именно вы
стали натурой
для этих фигурок
из хрусталя и фарфора,
к которым,
кажется,
не пристает даже пыль.

Чистое счастьице,
счастье,
тебя ли добыли
все-таки
или
это фарфоровый сон
праведных кукол,
тех,
что не падали с полок —
словом, везучих?

Благо —
надежные дети
живучи...



* * *

Есть —
стратегия Герострата,
есть —
поступок, рожденный
страстью,
здесь — трагедия и растрата
дней,
и ран,
и борьбы со старостью.
Кровь от ран —
огневого цвета:
все равно он, как раньше,
страждет.
С кем ты жаждал
пойти на равных,
бывший самый
надежный страж?

Раз! —
и собственноручно,
разом:
за безмолвие —
боль и страх.
Геростратово пламя —
страшное:
мир — с ожогами
от костра.



* * *

Надежда моя
умерла как положено —
то есть последней.
У меня теперь
кроме нее —
ничего,
никого,
только вот
на всех лицах вокруг
по горячему следу
от ее
обжигающих глаз —
у меня теперь
точно такие...
Это так —
мы не встретимся
даже в раю,
только в утренних снах,
в полумраке рассветном.
Я не ведала прежде,
что смертна
надежда.




Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" (№ 12, 2005 г.).



КОГДА ВОЗДУШНЫЕ ЗАМКИ РАЗРУШЕНЫ


* * *

Моя Сибирь,
серебряный и хвойный
мой мир
и мой собор,
целебный холод,
Сибирь,
моя страна.

Сибирь —
себя беру
и убегаю
в край долгих зим —
одна.

Такую смелую,
меня уже не смеют
удержать
ни поздний час,
ни твой очаг,
ни эта
затянувшаяся осень.

Хороший способ —
бросить,
отпустить
и разрубить узлы:
собраться —
и в Сибирь.



* * *

Снимают картины,
и взгляды навылет
проходят сквозь
осиротевшие стены,
которые выдержат вряд ли
свою пустоту.
Понятно —
в квартире
снимают картины,
и черные дыры —
как пятна,
погасшие окна
в чужую мечту,
как белые пятна
еще не открытых.
И — взгляды навылет,
до новых открытий
снимают картины,
и — черные дыры,
и — осиротевшие стены
в квартире.



* * *

Твой взгляд —
чуть-чуть назад,
туда,
где все мосты
разведены,
хотя —
зачем тебе мосты?
Мне все равно
стоять на берегу
своем,
чуть более обетованном,
мне —
все равно.
Почти.
И что за горе,
что мосты
разведены...



* * *

Гроза и радость,
солнце —
фараон
на самой яркой в мире
колеснице.
Тутанхамон — так юн,
Тутанхамону — девятнадцать.
Ему, наверно, хочется кататься,
любуясь позолотою рогов
своих быков,
влекущих колесницу.

А боги знают,
как недолго жить
тому, в чьих жилах
солнечная кровь.
Вся слава и величие Египта,
Тутанхамон — он тут,
остался созерцать
угрюмое величие гробниц
в плену у древности —
так мудр
и так бессмертен...



* * *

Все — невеселое,
семенем солнечным
там, в глубине чернозема
сердце твое
спит.

А над землею —
белое месиво,
легкие поцелуи
в окна твои —
открой!

Видишь — поземка
с жадностью новосела —
в дом полупустой.

А в селах —
Святки,
семьи и сваты —
знали бы обо всем,
что за окном твоим
в платье своем
невесомом —
совсем молодая
зима...



* * *

Когда воздушные
замки разрушены,
нам остается
зыбь,
рябь —
стыть
на воде,
остуженной
дыханием октября.

Круги на воде
и древесные кольца —
миг или век —
тлен.
Вряд ли за нас
кто-нибудь молится,
кроме
родных стен.

Пробуем
после дворцовой роскоши
в дома — поленьев из.
Вроде уютно,
да бьются плоскими —
улицы —
лбами изб.

Тщетно гадать
по кольцу древесному,
замки разрушив —
ведь
нам остается
твердь небесная —
безо всего
твердь.



* * *

Знал бы
безмерную власть
губ твоих,
рук твоих,
взгляда на взлете.

Миг — перед тем,
как уйти,
я ведь тоже
хотела с тобой.

Знал бы,
что здесь, на земле
столько мест,
чтобы помнить тебя,
чтобы плакать...

Знал ведь.

О, как любил
с нежной покорностью
губ твоих,
рук твоих,
робких собачьих зрачков —
не меня...



* * *

Лилейные плечи Офелии
озябли —
все-таки осень,
и поздно,
и ясно,
что снег будет горьким,
и в белом боа хризантем
открытые плечи
не в тему —
печально.
Офелия плачет,
лаская
почти что ручные цветы,
и прячет
безумие взгляда его
рассеянного.
Офелия-пленница,
прячься от солнца,
особенно
от
осеннего.



* * *

Осень.
Сентябрь.
Кто придумал
эту бесслезность
любви моей,
рожденной
под созвездием
астр.
Осторожно,
острая —
до остановки дыхания —
нежность к тебе.
Большего не позволено...



* * *

Мы еще встретимся
лет через тысячу —
может быть.
Прожито
дней без тебя —
(я считаю) —
порядком,
и в убогой тетрадке
своей
я рисую
еще один профиль.
Кто мне скажет,
зачем для тебя
мое каждое утро,
и солнце,
и яблочный сок,
вполстакана налитый,
и зачем я тебя
каждый вечер в молитвах...
Ты — не скажешь.
Твой профиль все больше похож
на унылую Вечность,
что нам отмеряет
нашу тысячу лет —
с небольшим.
Доживем?