|
|
4.11.2003
К
РТУТНОЙ КАПЛЕ ПОКОЯ...
Что случилось
с поэтами? Почему они оказались на периферии жизни? А ведь раньше,
еще каких-то пятнадцать-двадцать лет тому назад, поэт в России
действительно был больше, чем поэт. Он был властителем дум,
пророком, учителем жизни, веселым клоуном и, конечно, волшебником.
Сейчас поэт, в лучшем случае, равен самому себе. Он просто стихотворец,
виршеплет. Он более или менее удачно ставит одно слово подле
другого и уныло следит за метаморфозами смысла. Потом ходит
по редакциям и предлагает свои стихи для публикаций. Издатели,
понятное дело, сопротивляются, но книги поэтов каким-то чудом
выходят в свет. Тиражи у этих сборников небольшие: от ста экземпляров
до тысячи. Но ведь и поэты Серебряного века, ныне ставшие классиками,
свои первые книги печатали мизерными тиражами. Так что не в
этом дело.
Изменилась роль поэта в нашем (постсоветском) обществе. Перестали
стихотворцы, и это, наверное, хорошо, отдавать "всю свою
звонкую силу" атакующему классу. То есть пролетариату,
партаппарату, военной элите... Соответственно, и перо никто
уже не приравнивает к штыку. Не за чем.
Поэзия теперь — частное дело, а поэт — просто маргинал или отшельник.
И не к людям он спешит со своими стихами, а вместе с другими
одинокими волками воет по ночам на луну где-нибудь далеко в
пустыне. Правда, в качестве пустыни поэт использует теперь экран
компьютерного монитора.
Ситуация и впрямь парадоксальная: поэзия приказала долго жить,
а поэты, несмотря ни на что, демонстрируют чудеса выживаемости.
Раскроем сборник "Директория" петербургского поэта
Дмитрия Голынко-Вольфсона, выпущенный в свет усилиями двух
книжных нерестилищ — "Арго-риск" (Москва) и "Kolonna
Publications" (Тверь). Судя по компьютерному названию,
книга вполне современная. На ее страницах мелькают модные термины:
файл, шейпинг, глетчер, имплантант, библинг, якудза... Вместе
с другими, не менее красивыми иностранными словами, они образуют
экзотический узор, чем-то напоминающий хвост павлина или заморский
веер.
У подобной "костюмерно-театральной" поэзии солидные
традиции и есть свой, весьма уважаемый, классик, маэстро Игорь
Северянин. Выходя к своей публике, чаще всего к серьезным интеллектуалкам
из арт-центра "Борей", Дмитрий Голынко-Вольфсон возбуждает
их улыбки мозаикой пикантных словосочетаний:
Игра,
кажется, называлась "Бетонные голубки",
над моим гардеробом покуражился аниматор,
мне пририсовал мундирчик с галунами,
на лопатки вкрутил пропеллер с моторчиком,
начертил панталоны покроя фламандского,
бахромой на них слизни и устриц унции,
и вдобавок сношенные, будто с флюмаркта,
уцененные эскимосские унты…
Оценивать
подобную стихотворную продукцию трудно, но нельзя не восхититься
изобретательностью современного поэта. Обвешанный веерами инфракрасных
слов и окруженный "херувимчиками сомнительного пола"
Дмитрий Голынко-Вольфсон и сам, в конце концов, превращается
в произведение искусства. В роскошную инсталляцию, которую вот-вот
купит, естественно за большие деньги, какой-нибудь Музей необарочного
искусства:
Еще
Цинтия, Микки, и Вита, и все современные герои
будут мною клонированы неоднократно,
а меня ожидает
блок ада
в бункере
под Сан-Микеле...
Дмитрий
Голынко-Вольфсон, наверное, прав. Повседневная работа поэта
состоит в том, чтобы вдохновенно клонировать слова и образы.
Но только у одних стихотворцев эта игра не выходит за рамки
лабораторного эксперимента, а у других —- действительно превращается
в высокое искусство.
Итоговая
книга Аркадия Драгомощенко "Описание" (СПб, издательский
центр "Гуманитарная академия") содержит тексты, созданные
за сорок лет. Когда-то Новелла Матвеева иронично заметила: "Поэт
издалека заводит речь, поэта далеко заводит речь". Как
ни странно, эта фраза очень многое объясняет в творчестве Драгомощенко,
ибо он, по большому счету, не сочиняет стихов, а просто демонстрирует
возможности поэтической речи.
Он начинает издалека и заканчивает свою речь где-то далеко-далеко
за горизонтом… Правильнее будет сказать так: у стихов Аркадия
Драгомощенко нет ни начала, ни конца, это абсолютный гипертекст.
Это гигантская паутина слов и образов. И если мы в нее попадем,
то вырваться уже не сможем. А стоит ли? Ведь в паутине мягко
и тепло:
На
месте прежних домов
другие дома, другие тени —
изменение содержит в себе нагое зерно
движения вспять, к ртутной капле покоя...
И все-таки
находятся поэты, которые не хотят жить в паутине-патоке слов
и образов. Поэтическое творчество привлекает их другой стороной.
Бывает так, что из набора вроде бы привычных слов и фраз вдруг
неожиданно выскакивает новый смысл. Эти поэты, как нам кажется,
напоминают охотников. И на белый лист бумаги они выходят, как
на лесную тропу:
Чем
черт не шутит
Ничем.
Эти строки
принадлежат поэту Александру Макарову-Кроткову. Они вошли
в его новый сборник "Тем не менее" (Москва,
издательство Руслана Элинина). Подобных коротких и скупых стихов
много в этой книге. И вообще, Макаров-Кротков — признанный "скупой
рыцарь" современной поэзии. За свою талантливую скупость
он даже отмечен международными наградами.
В последнее время скупится на слова и питерский поэт Михаил
Сапего. Его новая книга "Сапега Сапегой",
иллюстрированная рисунками известного митька Василия Голубева
(СПб, "Красный матрос") — это гимн немногословию и
молчанию:
слушая
музыку,
пальцы порой обожжешь —
только тогда и заметишь,
что сигарета истлела...
Ну а где-то
между скупыми рыцарями и безумно говорливыми поэтами живут-поживают
авторы, которые сочиняют стихи по старинке. По рецепту Золотого
или Серебряного века. У них и слова на месте, и образы не трутся
друг о друга локтями. Одного такого поэта назову точно: это
Владимир Кучерявкин. Он выпустил недавно в свет сборник
"Треножник" (Санкт-Петербург, арт-центр "Борей").
У Кучерявкина есть свой метод, свое "ноу-хау". Особенно
он хорош, когда заставляет интуицию плясать под дудочку иронии:
...Проходить
травой шуршащей.
Затаившись ждать чего-то
И березовую рощу
Нюхать мордой обормота...
Нюхайте,
господа поэты! Нюхайте, господа обормоты!
От хандры это полностью излечивает!
Аркадий
КРОТОВ
Санкт-Петербург
|
|