Вернуться на предыдущую страницу 

О нас пишут

   

 

Журнал «Нева» № 12, 2023. Книжный остров. Елена Зиновьева

«Литературная Россия» от 19.10.2018. Стихия свободы. Сергей Носов (Санкт-Петербург)

«Территория L» от 18.10.2018. Сергей Бирюков: Вырастить дерево русской поэзии…

Газета «Культура» от 16.03.2017. Пока не требует поэта. Дарья Ефремова

«Экслибрис НГ» от 23.03.2017. Строки Ковальджи

«Экслибрис НГ» от 23.03.2017 г. Писатели XXI века. Николай Фонарёв

«Экслибрис НГ» от 23.03.2017 г. Строки Ковальджи. Федор Мальцев

«Независимая газета» от 27 октября 2016 года. Прорицательное. Евгений Минин

«Независимая газета» от 1 декабря 2016 года. АЗОР № 10

«Независимая газета» от 8 декабря 2016 года. Новая встреча СП ХХI века. Николай Фонарев

«Независимая газета» от 08 декабря 2016 года. Книжная кругосветка. Сергей Злыднев

«Независимая газета» от 15 декабря 2016 года. Смеющийся хулиган. Николай Фонарев

Газета «Слово» от 26 декабря 2016 года. Памяти Орфея. Нина Краснова

«Независимая газета» от 12 января 2017 года. Я работаю с голоса

«Независимая газета» от 19 января 2017 года. Олень опять выходит из оленя. Мария Бушуева

«Независимая газета» от 19 января 2017 года. Рок-н-ролл, Facebook и кофе с кюрасао. Николай Фонарев

Википедия

«Независимая газета», 22.10.2015 г. Буквы я знаю уже… Нина Краснова

«Берег», № 98 (1958). «В гуле наклонного ливня…». Анна Жидких

«Независимая газета», 20.08.2015 г. Запах ночи. Сергей Шулаков

«Независимая газета», 13.08.2015 г. Что тут поделаешь? Да, он такой… Николай Фонарев

«Литературная газета», № 18 (6508), 6.05.2015. «Шинелями пахнут стволы тополей». Анастасия Ермакова

«День литературы», № 9 (227) 2015. Для чего живём? Дмитрий Суровикин

«Литературная газета», № 41 (6529), 21 октября 2015 г. Такое разное побережье. Константин Уткин

«Воздух», № 4, 2014. Рецензии. Данила Давыдов

Журнал "Родина" №915 (9), 2015. "И я здесь - так вышло...". Лев Аннинский

«Российская газета» от 27.08.2015. Знак Льва. Игорь Коц

«НГ Ex libris» от 13.08.2015 г. Что тут поделаешь? Да, он такой… Николай Фонарёв

«НГ Ex libris» от 30.07.2015 г. Словесность XXI века в Подмосковье. Николай Фонарёв

Фейсбук, 17.07.2015. Рад, что мой сборник «25 лет с правом переписки» вышел в издательстве «Вест-Консалтинг». Геннадий Кацов

«Литературная газета», 11.03.2015 г. Вечность по имени Навтциог. Ольга Смольникова

«Независимая газета», 02.04.2015 г. Ставить птенца на крыло. Елена Семенова

«Литературная газета», 20.05.2015 г. «Шинелями пахнут стволы тополей». Ермакова Анастасия

«Литературная газета», 06.05.2015 г. Татьяна Романова-Настина. Долгий запах жасмина.

«Независимая газета», 28.05.2015 г. Бежать к себе и от себя. Нина Краснова

«Независимая газета», 28.05.2015 г. Анатолий Шамардин улыбался с портрета. Николай Фонарев

«Независимая газета» 19 марта 2015 г. Мы задыхаемся без поэзии. Николай Фонарев

«Независимая газета», 5 марта 2015 г. «Дети Ра» и «Южное сияние» дружат журналами. Николай Фонарев

«Независимая газета», 19 февраля 2015 г. Леонардо был бы доволен

«Независимая газета», 5 февраля 2015 г. Все хотят быть счастливыми. Николай Фонарев

«Независимая газета», 25 декабря 2014 г. Главное второстепенно. Николай Фонарев

«Волга», № 11-12, 2014 г. Зульфия Алькаева. По периметру. Наталия Черных

«Воздух», № 2-3, 2014 г. Юрий Беликов. Я скоро из облака выйду. Дмитрий Кузьмин

«Воздух», № 2-3, 2014 г. Максим Гликин. Сдаётся угол. Данила Давыдов

«НГ Ex libris» от 30.10.2014 г. Хорошие слова о поэте. Николай Фонарев

«НГ Ex libris» от 30.10.2014 г. 35 килограммов карасиков. Зульфия Алькаева

«Бельские просторы», № 9 (190), 2014. Поэзия: что нового? О книге Е. Степанова

«НГ Ex libris» от 09.10.2014 г. «Все проходит, поэзия остается», Николай Фонарев

«Независимая газета» от 02.10.2014 г. Сквозь трещину мира. Елена Семенова, Владимир Коркунов

«День литературы», № 5 (211), 2014. Неисслеженная область. Анна Павловская

«Независимая газета», от 25.09.2014 г. Только мельком. Людмила Осокина

«Экслибрис НГ» от 3.07.2014. Степанов – больше чем поэт. Николай Фонарев

Экслибрис НГ от 26 июня 2014. Под песни Анатолия Шамардина. Николай Фонарев

«Экслибрис НГ» от 3.04.2014. Василий Манулов. Кто живет в соседней комнате?

Газета "Литературная Россия" № 06 от 07.02.2014. Марина Тарасова. Другой.

Газета «Российская газета» от 03.02.2014

Газета «Литературная Россия» № 06 от 07.02.2014. ДА ЗДРАВСТВУЕТ ДЕЛЬВИГ!

«Экслибрис НГ» от 6.02.2014. Елена Семенова. «Звучать» для провинции.

«Экслибрис НГ» от 23.01.2014. Файн – писатель ХХI века

Журнал «Знамя» 2014, №2. Борис Кутенков. «Больно — поэтому без метафор». О лирическом психологизме Татьяны Бек

Время «Золотого Дельвига». Владимир Бондаренко о верности Слову и Отечеству

Журнал НЛО, № 124, 2013

Журнал «Литературная Россия»,  №01. от 10 января 2014

«Новый мир», № 11, 2013

Газета «Экслибрис НГ» от 27.12.2013. Ходили и бегали. Главные события и книги 2013 года

Интернет-журнал «Гостиная», декабрь, 2013. Евгений Степанов: «От однострока и зауми до сонета…»

«Экслибрис НГ» от 5 декабря 2013 года. Заумь и антизаумь. Николай Фонарёв

«Экслибрис НГ» от 14 ноября 2013 г. Литературный бурлак

Газета «Экслибрис НГ»  от 5 сентября 2013 г.

Газета «Литературная газета» № 42 (6435) (23-10-2013). «Я – чернорабочий великой русской поэзии»

Радио "Русский Мир". Программа "Литературная гостиная". Тема: "Союз писателей ХХI века"

Газета «Литературная газета» № 42 (6435) (23-10-2013)

Газета «Экслибрис НГ» от 24 октября 2013 г.

Газета «Литературная газета», № 31 (6425) от 31 июля 2013 г.

Газета «Экслибрис НГ» от 25 июля 2013

Газета «Экслибрис НГ» от 25 июля 2013

«Литературная газета», № 30 (6424) от 24 июля 2013

«Литературная Россия», № 4 от 25 января 2013 года. (Александр Трапезников)

«Литературная газета», № 1 (6399), 16-22 января 2013 г. (Владимир Коркунов)

«Книжное обозрение», № 24 (2348), 2012 г. (Владимир Коркунов)

«Литературная газета», №51 (6397), 19 декабря 2012 г.

«Ивановская газета», №221 (5312), 1 декабря 2012 г.

РИА «7 новостей». Неевклидова поэзия. (Елена Сафронова)

«Литературная газета», № 49 (6395), 5 декабря 2012 г.

«Литературная газета» о нас, (Сергей Киулин)

Газета «НГ Ex libris» от 16 июня 2012, (Владимир Коркунов)

Сайт www.clubochek.ru, (Арома Булатова), 15 апреля 2012 г.

Газета «НГ Ex libris» от 15 марта 2012, (Эмиль Сокольский)

Сайт orlita.ru от 26 сентября 2011 г.

Газета «Казанские ведомости» №: 183 от 07 декабря 2011 г. (Владимир ТИЛЛЬ)

Газета «Обнинский вестник», 24 октября 2011 г.

Газета «Книжное обозрение», № 15 (2313), 2011 (Кирилл КОВАЛЬДЖИ)

АиФ-Тбилиси, № 31 (463) от 3 августа 2011 г. (Владимир САРИШВИЛИ)

Отзывы

Отзывы

«Литературная Россия», № 20 от 20.05.2011 (Виктор Власов)

Журнал "Знамя", № 6, 2010 г. (Анна Кузнецова)

Газета "Ex libris НГ", 12 ноября 2009 г.

Газета "Вечерняя Москва", 27 ноября 2009 г.

Газета "Вечерняя Москва", 23 ноября 2009 г.

Интернет-газета Gazeta.kz, 16 июня 2009 г.

Блог Антона Нечаева от 23 декабря 2008 г.

Журнал "Крещатик", № 4, 2008 г.

Журнал "Знамя", № 12, 2008 г. (Анна Кузнецова)

Журнал "Новый мир", № 11, 2008 г.

Газета "Пермские соседи", 24 октября 2008 г.

Сайт interlit2001.com

Журнал "Питербук", 03 октября 2008 г.

Журнал "Волга", № 2, 2008 г.

Газета "АиФ Прикамье" , № 36 (682), 3 сентября 2008 г.

Журнал "СловоWord", № 59, 2008 г.

Венгерская газета "Szeged Szerver", 22 августа 2008 г.

Венгерская газета "Stop", 22 августа 2008 г.

Живой Журнал Зорана Пешича (Сербия)

Журнал "Знамя", № 9, 2008 г.

Журнал "Знамя", № 9, 2008 г. (Анна Кузнецова)

Газета "Ex libris НГ", 21 августа 2008 г.

Журнал "Крещатик", № 2, 2008 г.

Газета "Ex libris НГ" № 170 (4407), 14 августа 2008 г.

Журнал "Новый мир", № 7, 2008 г.

Журнал "Питербук", 07 июля 2008 г.

Журнал "Zeitschrift für Slavistik" (Band 53 (2008) Heft 2)

Газета "Литературная Россия", № 20, 20 июня 2008 г.

Газета "Ex libris НГ" № 20 (465), 19 июня 2008 г.

Михаил Бойко (livejournal.com), 19 июня 2008 г.

Газета "Книжное обозрение", № 18-19 (2184-2185)

Газета "Книжное обозрение", № 20 (2186)

Газета "Ex libris НГ", 22 мая 2008 г.

Журнал "Питербук", 21 мая 2008 г.

Международное французское радио, 17 мая 2008 г.

Сайт Lenizdat.ru, 18 мая 2008 г.

Сайт Центра современной литературы и книги, 20 мая 2008 г.

Журнал "Знамя", № 5, 2008 г.

Газета "Ex libris НГ", 10 апреля 2008 г.

Газета "Пермский обозреватель", №11 (363), 24 марта 2008 г.

Екатеринбургская газета "На смену!", 4 апреля 2008 г.

Журнал "Другое полушарие", № 4, 2008 г.

Газета "Ex libris НГ", 21 февраля 2008 г.

Сайт национальной библиотеки Чувашской Республики, 18 февраля 2008 г.

Сергей Старопашин, 4 февраля 2008 г.

Газета "Трибуна", № 48, 14 декабря 2007 г.

Журнал "Питерbook", 28 январь 2008 г.

Сайт www.krupaspb.ru, 21 января 2008 г.

Всеукраинская литературная газета "Отражение" (Донецк), № 12, декабрь 2007 г.

Журнал "Знамя", № 1, 2008 г.

Газета "Книжное обозрение", № 45 (2159), 2007 г.

Газета "Книжное обозрение", № 46 (2160), 2007 г.

Журнал "Сибирские огни", № 12, 2007 г.

Журнал "Урал", № 12, 2007 г.

Сайт www.litinstitut.ru, 13 декабря 2007 г.

Сайт www.resheto.ru, 11 декабря 2007 г.

Газета "Карьера" (Нижний Новгород) № 48, 5 декабря 2007 г.

Журнал "Знамя", № 12, 2007 г.

Газета "Аргументы и факты-Нижний Новгород", 22 ноября 2007 г.

Газета "Театральные ведомости" № 10, 23 ноября 2007 г.

Сайт "Журнального зала", 23 ноября 2007 г.

"Литературная газета", №46(6146), 21 ноября 2007 г.

Книга "День поэзии" и современное поэтическое книгоиздание, 2006 г.

Журнал "Литературная учеба", № 5, 2007 г.

Газета "Израильские новости", 20 октября 2007 г.

Газета "Литературен Вестник", (София) 17-23 октября 2007 г.

Антология "Странности передвижений", 2007 г.

Газета "Книжное обозрение", № 41 (2155), 2007 г.

Газета "Ex libris НГ", 18 октября 2007 г.

Газета "Ex libris НГ", 11 октября 2007 г.

Юрий Влодов, 05 октября 2007 г.

Газета "Ex libris НГ", 4 октября 2007 г.

Газета "Литературная Россия", № 36, 7 сентября 2007 г.

Журнал "Крещатик", № 3, 2007 г.

Газета "Ex libris НГ", 24 августа 2007 г.

Журнал "Новый мир", № 8, 2007 г.

"Литературная газета", 1 августа 2007 г.

Журнал "Знамя", № 8, 2007 г.

Радио "Свобода" от 22 июля 2007 г.

Юрий Милорава, 23 июля 2007 г.

Газета "Театральные ведомости", № 9 (92), 23 июля 2007 г.

Журнал "Новый мир", № 7, 2007 г.

Газета "Ex libris НГ", 21 июня 2007 г.

Сайт Фонда В.П. Астафьева, раздел Новости, www.astafiev.ru

Газета "Ex libris НГ", 17 мая 2007 г.

Журнал "Знамя", № 5, 2007 г.

Газета "Экслибрис", № 57 (4022), 22 марта 2007 г

Сайт www.permnews.ru, 19 марта 2007 г.

Газета "Город на Цне", 3-9 апреля 2006 г.

Двухтомник Сергея Чупринина "Русская литература сегодня: Жизнь по понятиям" и "Русская литература сегодня: Большой путеводитель" (М., "Время", 2007).

Газета «День литературы» № 02(126) 2007 г.

Газета "Ex libris НГ", 1 марта 2007 г.

Журнал "Крещатик", № 1 (35), 2007 г.

Журнал «Знамя», № 3, 2007 г.

Газета "Труд-7" № 521, 8 февраля 2007 г.

Газета "Ex libris НГ", 1 февраля 2007 г.

Газета "Мол", № 6 (46), 2007 г.

Журнал "Современная поэзия", № 1, 2006 г.

Журнал "Новый мир", № 1, 2007 г.

Газета "Ex libris НГ", 11 января 2007 г.

Сайт Министерства культуры Московской области, 7 декабря 2006 г.

Газета "Слово", № 47, 15 декабря 2006 г.

Сайт www.resheto.ru, 9 декабря 2006 г.

Общая Газета.RU, 6 декабря 2006 г.

Журнал "Территория", № 24 (160), 2006 г.

Газета "На смену!" (Екатеринбург), 5 декабря 2006 г.

Газета "Рабочий путь", № 263, 1 декабря 2006 г.

Сайт www.elana.ru, 30 ноября 2006 г.

Журнал «Воздух», № 3, 2006 г.

Журнал "Домодедово. Международный аэропорт", ноябрь 2006 г.

Журнал "Атлант-Союз", октябрь 2006 г.

Сайт www.krupaspb.ru, 25 ноября 2006 г.

Газета "Литературная Россия", № 47, 24 ноября 2006 г.

Сайт "Русская Германия", 23 ноября 2006 г.

Газета "Ex libris НГ", 22 ноября 2006 года

Юрий Гик. Сайт www.gikjuri.livejournal.com, 22 ноября 2006 г.

Сайт "Старая Вена", 20 ноября 2006 г.

Журнал "Стых" (Украина), № 18, 2006 г.

Журнал "Пролог", № 10 (54), 2006 г.

Сайт www.krupaspb.ru, 30 октября 2006 г.

Литературно-философский журнал "Топос", 24 октября 2006

«Литературная газета», № 43 (6091), 18.10. — 24.10.2006.

Сайт www.krupaspb.ru, 9 октября 2006 г.

Газета «Экспресс-газета» от 11 октября 2006 года

Газета "Ex libris НГ" от 5 октября 2006 г.

Газета "Книжное обозрение" от 4 октября 2006 г.

Журнал «Новый мир», № 9, 2005 г.

Интернет-журнал молодых писателей России "Пролог"

Данила Давыдов, 4 сентября 2006 г.

Газета "Книжное обозрение", № 34 (2096), 2006 г.

Газета "Ex libris НГ", 24.08.2006 г.

Газета "Книжное обозрение", № 31-32 (2093-2094), 2006 г.

Журнал "Новый мир", № 8, 2006 г.

Сайт http://korobka-surprizov.ru/

Сайт www.korobka-surprizov.ru

Газета "Ex libris НГ", 27.07.2006 г.

Евгений В. Харитонов, 17.07.2006 г.

Наталья Фатеева, книга "Открытая структура. О поэтическом языке и тексте рубежа ХХ – ХХ1 веков".

Журнал "Новый мир", № 7, 2006 г.

Газета "Книжное обозрение", № 27-28 (2089-2090) от 12.07.2006 г.

Газета "Саратовская панорама" № 50 (541), 5 — 11 июля 2006 г.

Газета "Книжное обозрение" от 30 июня 2006 года

«Московские новости», № 20, 2006

Ex libris НГ , 25 мая 2006 г.

Сайт www.krupaspb.ru

Журнал "Вопросы литературы", № 2, 2006 г.

Сайт www.proza.ru

Сайт www.poezia.ru

Газета "Киевские ведомости", № 73 (3741), 6 Апреля 2006 г.

Этери Басария.

Наталья Бельченко.

Журнал "Меценат и мир", № 29-30-31-32, 2005 г.

Журнал "Воздух", № 1, 2006 г.

Газета "Литературная Россия", №12, 24 марта 2006 г.

Газета "Книжное обозрение", 20 марта 2006 г.

Дмитрий Кузьмин (сайт www.livejournal.com)

"Новый мир", № 2, 2006 г.

Владимир Монахов (сайт www.liveinternet.ru)

Дмитрий Кузьмин (сайт www.mylj.ru)

Сайт "Клуб Поэзии"

Cайт www.sssr05.narod.ru

Газета "Ex libris НГ" № 44 (346), 24 ноября 2005 г.

Cайт www.iliteratura.cz

Cайт www.litsovet.ru

Независимый литературный журнал "Решето", № от 25 октября 2005 г.

Марина Кремнева, «Исключения из правил».(Газета «Взгляд», 14 октября 2005 г.)

Журнал "Новый мир", № 9, 2005 г.

Газета Калужской области «Весть», № 233 (4295), 19 июля 2005 г.

Газета «Боровские известия», № 82-83, 15 июля 2005 г.

Газета "КУРОРТНАЯ НЕДЕЛЯ", № 26, 4-10 июля 2005 г.

Журнал "Новый мир", № 7, 2005 г.

"Сетевая словесность". май-июль 2005

Cайт http://lib.userline.ru/samizdat

Радиопрограмма ССИ «АЗиЯ-плюс»: СТУПЕНЬ К РАДОСТИ № 42, 4 мая 2005 г.

Журнал "Питерbook", № 3, 2005 г.

Сайт Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы им. М. И. Рудомино. 25 февраля 2005

Газета "Русский курьер", № 475, от 16 февраля 2005

Газета "Русский курьер", № 475, 16 февраля 2005 г.

Журнал "Новый мир", № 2, 2005 г.

«Неприкосновенный запас», № 1 (39), 2005 г.

Журнал "Топос", 22 ноября 2004 г.

Журнал "Новый мир", № 11, 2004 г.

Журнал "Знамя", № 11, 2004 г.

Сайт "Сетевая словесность", 10 ноября 2004 г.

Проект Алексея Верницкого "Две строки шесть слогов", ноябрь 2004 г..

Сборник "Поэтика исканий, или поиск поэтики" (Институт русского языка им. В.В. Виноградова РАН, Москва 2004 г.) .

Газета "Аиф-Чувашия", № 41 (1250), октябрь 2004 г..

Журнал "Новый мир", № 10, 2004 г..

Сайт "vestnik.rsuh.ru", октябрь 2004 г..

Газета "Советская Чувашия", 12 октября 2004 г..

Газета "Советская Чувашия", 9 октября 2004 г..

Газета "Ex libris НГ", № 38 (288), 7 октября 2004 г..

Газета "Ex libris НГ", 30 сентября 2004 г.

Журнал "Новый мир", № 9, 2004 г..

Гостевая книга сайта "Город Гротеска ", 10 сентября 2004 г.

Газета "Самарский университет", № 6, 6 сентября 2004 г.

Сайт "Сетевая словесность".

Газета "Ex libris НГ", 19 августа 2004 г.

Газета "Земское обозрение", № 32, 18 августа 2004 г..

Журнал "Новый мир", № 8, 2004 г..

Газета "Ex libris НГ", 29 июля 2004 г..

Сайт "Литературной газеты", 27 июля 2004 г..

Журнал Клуба литературного перформанса и салона "Премьера" "Май", июль 2004 г..

Сайт "Dialog", 12 июля 2004 г..

Газета "Земское обозрение", № 21, 2004 г..

Сайт "Глобализация и культура", 8 июля 2004 г..

Журнал "Территория" (Саратов), № 13 (97), 2004 г. .

"ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА ",№ 24, 23-29 июня 2004 г.

Газета "Ex libris НГ", № 23 (273), 24 июня 2004 г..

Газета "Новая Тамбовщина", 23 июня 2004 г..

Издательская система "Литсовет", 21 июня 2004 г..

"Новости московской литературной тусовки", 20 июня 2004 г..

Газета "Новости" (Тамбов), 16 июня 2004 г..

Газета "Русский курьер", 2 июня 2004 г.

Журнал "Ваш досуг", май 2004 г.

Журнал "Питерbook Плюс", № 6, 2004 г.

Санкт-Петербургский литературный гид, май 2004 г.

KAZAKHSTAN DEVELOPMENT GATEWAY, 24 апреля 2004 г..

Независимый альманах "Лебедь", 19 апреля 2004 г.

"Новости московской литературной тусовки", 16 апреля 2004 г..

Сайт "Культурная столица Поволжья", апрель 2004 г..

Сайт "Чебоксары.Ру", апрель 2004 г..

Газета "Земское обозрение", № 8, 2004 г. .

Проект Алексея Верницкого "Две строки шесть слогов", март 2004 г..

Газета "Богатей", № 8 (238), 4 марта 2004 г..

Сайт Стихи.Ру, март 2004 г..

Агентство региональных новостей regions.ru, 26 февраля 2004 г. .

Санкт-Петербургский литературный гид, февраль 2004 г.

http://www.livejournal.com/users/aruta.

Сайт издательского центра РГГУ.

Сайт Стихи.ru, октябрь 2003 г.

Журнал "Питерbook Плюс", № 11 (81), 2003 г. .

Журнал "Петербургский книжный вестник", № 6 (25), 2002 г. .

Газета "Новая Сибирь", № 15 (550), 11 апреля 2003 г..

Газета "Тамбовская жизнь", 22 февраля 2003 г..

Журнал "Новый мир", № 2, 2003 г.

Газета "Смена", 21 октября 2002 г..

Газета "Москва-центр", № 20 (34), октябрь 2002 г..

Журнал "Соты", № 7, 2002 г. .

Интернет-страница Отдела стилистики и языка художественной литературы Института русского языка им. В.В. Виноградова (февраль 2002).

Газета "Русская мысль", № 4395, 2002 г. .

Журнал "Знамя", № 1, 2002 г.

Журнал "Новый мир", № 1, 2002 г.

Газета "Алфавит", № 41, 2001 г.

Сайт "Поэзия авангарда".

Газета "Тамбовская жизнь", 13 октября 2001 г.

Газета "Московская правда", 31 августа 2001 г..

Газета "Новые известия", № 142 (911), 14 августа 2001 г..

Газета "Алфавит", № 22, 2001.

Газета "Тамбовская жизнь", 13 марта 2001 г..

Газета "Книжное обозрение", 12 марта 2001 г..

Газета "Тамбовская жизнь", 26 апреля 2000 г..

Газета "Ex libris НГ", 16 марта 2000 г.


Warning: include(../admin/o_nas_pishut/futurum-art.php): failed to open stream: No such file or directory in /home/host1842572/futurum-art.ru/htdocs/www/o_nas/onas.php on line 35

Warning: include(../admin/o_nas_pishut/futurum-art.php): failed to open stream: No such file or directory in /home/host1842572/futurum-art.ru/htdocs/www/o_nas/onas.php on line 35

Warning: include(): Failed opening '../admin/o_nas_pishut/futurum-art.php' for inclusion (include_path='.:/usr/local/php/php-5.5/lib/php') in /home/host1842572/futurum-art.ru/htdocs/www/o_nas/onas.php on line 35
 

Журнал "Вопросы литературы", № 2, 2006 г.


"Вопросы литературы", № 2, 2006 г.


РУССКОСТЬ НЕРУССКИХ


Беседы длиной в сорок лет с ровесником и другом,
парижским славистом и переводчиком Леоном Робелем —
о русском поэте Кручёных, чувашском поэте Геннадии Айги,
турецком и русском художниках Абидине Дино и Николае
Дронникове, поэте, барде, прозаике Булате Окуджаве, а
также — что обозначило заглавие — русскости нерусских
во множестве проявлений.


Недавно, дорогой Леон, будучи в Париже, мы шли по улице de Rungis, был ясный, безоблачный день, но ветер дул холодный и отводил от нас жаркие солнечные лучи, а потом сидели в вашей просторной квартире1 , вспоминали, когда познакомились. То было, по-твоему, в Москве осенью 1967-го, но я тебя убедил, что познакомились годом раньше, весной 1966-го, и не в Москве, а в Париже: для тебя было значимо, видимо, первое, для меня — второе. Как бы то ни было, но близится юбилей нашего знакомства, вылившегося, что доказывает дистанция времени, в безоблачную, смею верить, дружбу.

Решил: запечатлею встречи-беседы, пока хвори не тревожат, а память не подводит, тем более, что выписал когда-то, думая, авось пригодится, твои титулы-звания и не скупясь скажу без преувеличений несведущим, что ты:

Поэт, критик, переводчик. Учился в Сорбонне классической филологии и русскому языку… — как-то ты рассказывал, чтодоговорился с другом после школы поступить на филологический факультет, пошли на классическое по инерции отделение, а потом решили, что классиков во Франции пруд пруди, привлекла новая специальность — русистика, и ты остался верен профессии, а твой товарищ перешел на индологию, став выдающимся в этой области ученым.

По окончании Сорбонны — преподаватель русского языка и литературы в средней школе и Лилльском университете. Стажировка по специальности в Москве в славные оттепельные 1957 — 1959 годы… Русистика, как мне кажется, предопределила любовь ко всему русскому и, в частности, — твою женитьбу на красивой девушке из российской глубинки с примечательным именем Светлана.

А далее — профессор русского языка и литературы Национального Института Восточных языков и культур университета Сорбонна. Директор Научного Центра сравнительной поэтики. Заведующий русским отделом Архива Луи Арагона и Эльзы Триоле.

У нас (может, у вас тоже?) принято, вручая праздничный адрес, прибегать к спасительной фразе: Мы знаем и ценим Вас как... — и рассказывать далее о том, что и без нас известно виновнику торжества. Итак, ты:

Автор множества публикаций по русской и советской литературе, французской поэзии, лингвистической поэтике, теории перевода — перечислю твои книги, о которых знаю: "Манифесты русских футуристов", "Советская литература: вопросы", "СССР и мы", "История снега" — об образе России во французской литературе, начиная от Анны Киевской и Рабле, до наших дней.

Как не назвать твои переводы Максима Горького — весь первый том его собрания сочинений, "Одного дня Ивана Денисовича" и "Матренина двора" Александра Солженицына, поэзии Тютчева, Маяковского, Твардовского, Кручёных…
— тут бы слушатели переглянулись: кто помнит нынче замечательного поэта, создателя "поюзг", "удалого будала", который, кажется, давным-давно умер с его "зузутными зудесами", вроде "Хохочью хохочущ", "Я смеюн", "отлангюрю, отманикюрю свой язык" или — только тем и помнят его — знаменитым "Дыр бул — щыл"2 .

Ты его застал живым, когда приехал в Москву в 1962-м, встречу устроила Лиля Брик (может, путаю?)3 , и Кручёных подарил тебе две книги с посвящениями: одно ("Зудесник". М., 1922) — "Леону Робель — чтоб не сробел при чтении этих зудес", а второе — "Леону Робелю в радостной надежде скоро увидеться на страницах антологии русской поэзии. 2/IХ64 (78 лет)" (Пятнадцать лет русского футуризма. 1912—1927 гг. М., 1928); речь шла о серии "Современные русские поэты", её готовили в "Галлимаре" под руководством Эльзы Триоле; антология вышла в 1965 году.

Но, зафиксировав внимание на том, что ты еще и поэт-новатор, а в новом веке избран Членом Тамбовской Академии Зауми, продолжу перечисление переведенных тобою поэтов: Кирсанов, Вознесенский… — о последнем Эльза Триоле говорила, что он "совсем не ценит труд переводчика и, очевидно, даже не знает, что это такое"4 .

В годы, когда у нас "спасали" Маяковского от еврейки Лили Брик, задумано было совместно с Институтом Мировой литературы издать переписку сестер в оригинале и с параллельным переводом на французский. Реализовалось это через много лет и в другой форме: книги вышли врозь, причем французский перевод, осуществленный под твоим руководством и с твоими обширными комментариями, был опубликован в Париже раньше, чем у нас оригинал (из него мои цитаты), а главное, — без купюр, тогда как русское издание вышло с цензурными — в наши-то времена! — купюрами: якобы убраны бытовые частности, а также высказывания, могущие обидеть тех или иных деятелей культуры, если живы, или их потомков.

…Сулейменов, Айги, Бурич… — назвав последнее имя, не могу не сказать о нем, соседе по писательскому дому на Красноармейской улице, талантливом поэте, что обозначилось для литературной братии после его ухода из жизни: этнический серб, он поехал получить "Золотой венец", как бы с миссией мира, на родину, охваченную братоубийством, в Македонию, и погиб там. Ты высоко чтил его:

"Черное / ищет белое / чтобы убить в нем светлое / и превратить его в серое / или полосатое".

"Я заглянул себе ночью в окно / И увидел / что меня там нет / И понял / что меня может не быть"5 .


Вл. Бурич начиная с 1955 года создавал стихи, или "тексты", странные для традиционалистов, став чуть ли не отцом современного концептуализма. В первом прижизненном сборнике "Тексты" о нем сказано: "теоретик и практик новой волны русского свободного стиха" ("свобода" — не "литературоведение": каждое его раскованное слово дышало духом свободы). Брик писала Триоле в 1970 году — цитирую, потому что здесь назван и Леон Робель: "Вчера днем был у нас Бурич, очень хороший поэт. Спроси о нем у Робеля… Это последний муж Музы Павловой. Она пишет очень забавные стихи, "пьески для балагана". Кое-что даже ставят — на эстраде, в студенческих театрах"6 .

Муза Павлова объединяла нас, будучи другом моего, точнее — нашей семьи, друга Акпера Бабаева, известного тюрколога; постоянно переводила стихи Назыма Хикмета по подстрочникам Акпера и пьесы в соавторстве с ним же. Переводила и твои стихи тоже.

Я виделся с Музой, когда погиб Вл. Бурич: спасалась от горя разборкой его бумаг, нашла много интересного, вела переговоры (безуспешные) об издании новой его книги.

Не упустил ли чего? Ах да: переводы трудов Лотмана, обогатившие… — тут ты наконец-то прерываешь меня — впервые за годы наших отношений аж прикрикнув — и я, человек восточный, почтительно относящийся к старшим (ты старше на год и три месяца), умолкаю.

Но, начав писать воспоминания, не могу не заметить, что мы оба, уже давно ушедшие в мемуаристику, подводим итоги прожитого более на уровне, тешу себя, рациональном, нежели эмоциональном; причем, оба, как выяснилось в последнюю встречу, застряли с тобой в детстве и юности, никак не покинем военные и первые послевоенные годы: твои — в оккупированном фашистами Париже, вскоре освобожденном, мои — в Баку, над которым летали вражеские самолеты,— казалось, вот-вот город сдастся. И трудно забыть, как голодали...

1

… Итак, 1966 год, апрель, по инерции тянется хрущевская оттепель, можно каждый год совершать в "капиталистиче-скую" страну писательский тур (но прежде надо — в порядке испытания на верноподданность — съездить в соцстрану!); были в прошлом году в Бельгии и Люксембурге — инициатором поездок выступала всегда, в отличие от меня, инертного к перемене мест, покойная жена Марина (1932 — 1991), — в этом — Франция, но не ведаем, что вступили в эпоху "застоя", скоро ежегодные поездки подышать свежим воздухом "свободного мира" отменят, и уже можно будет ездить лишь раз в три года, а потом подобные "вольности" и вовсе прикроют. Франция и Монако — по известному маршруту: Лувр, кладбище Пер Ляшез, где похоронены — это для советских туристов — коммунары, но и Лафонтен, Мольер, Мюссе, Бальзак, Аполлинер (как не назвать Оскара Уайльда?); Версаль, где жили короли, Лазурный берег — Марсель, Ницца, музей Фернана Леже7 , Монако, "ленинские места": дом на Мари Роз, где жил вождь, "партийная школа" в Лонжюмо8 .

Акпер Бабаев9 , узнав, что еду во Францию, договорился с Константином Симоновым, чтобы я увез в Париж картины Абидина Дино10 , известного тогда и прославленного сегодня турецкого художника-эмигранта. Дело в том, что по инициативе Симонова была организована в Москве выставка Абидина (друга Назыма Хикмета, иллюстратора его книг), но таможня задержала картины по возвращении Абидина в Париж, что-то не так было оформлено, а картины ему, испытывавшему в те годы нужду, были позарез нужны к весенней ярмарке-продаже.

Разрешили вывоз, мне передали большой тяжелый рулон, договорились, что Абидин на аэродроме заберет картины. Встретил, благодарил, а вечером с женой Гюзин пригласил нас домой, на блокноте у меня записан рукой Абидина его адрес: 13 quai St-Michel Paris 5e, а следом — Telephone: Medicis 14-21. Жили в мансарде высокого старого дома с видом на Собор Парижской Богоматери, показал новые работы: одна — "Толпа" (видимо-невидимо черных точечек в движении), другая — "Тучи" (залитый закатным солнцем яркий городок подавлен зловеще нависшими черными тучами). Подарил покрытую лаком кофейного цвета деревянную скульптурку-кувшин. Потом сидели в кафе "Флер" на левом берегу Сены — "рядом живет Сартр", — сказал нам, — и поздней ночью часа два ходили по "чреву" Парижа ("в последний раз видим, скоро разрушат"), огромному городу в городе, узким нескончаемым улочкам меж лавок и гигантских складов, куда, загружаясь к новому утру, несли и несли ящики, корзины со всевозможными яствами. Говорили не только на турецком, но и русском, Абидин немножко его знал, ибо юношей в 30-е годы (родился в 1913 году) работал в СССР на киностудии "Ленфильм" художником-постановщиком (в частности, фильма "Шахтеры", 1937); очевидно, приехал под влиянием Назыма Хикмета, который учился в 20-е годы в знаменитом КУТВе, Коммунистическом университете трудящихся Востока, кузнице так называемых "левых сил", — приехал изучать кинематографию, а во Франции встретил Пикассо, находился короткое время под его влиянием; потом, ближе к старости, был избран во Франции почетным Председателем Лиги изобразительных искусств.

В беседе с ним впервые услышал о "замечательном слависте-русисте" ("он непременно с вами встретится") — и имя — Леон Робель.

И действительно — Леон вскоре явился к нам в гостиницу и повез к себе чуть ли не всю нашу многочисленную группу, в которой были — мне помогла удержать в памяти имена своеобразная грамота, которую выдали нам, посетившим дом-музей Ленина, — мы с Мариной и — здесь все, кого ни назову, ныне покойные: Лев Кассиль с женой, дочерью великого Собинова, соседи по Ломоносовскому проспекту Геннадий Фиш с женой, впоследствии замечательным редактором в журнале "Дружба народов", Татьяной Аркадьевной Смолянской (благодаря ее стараниям выйдет там через десять лет мой роман "Магомед, Мамед, Мамиш"), Юрий Трифонов с женой, вскоре трагически погибшей (а ему буду обязан через вторую его жену-редактора выходом много лет спустя в той же, как его роман "Нетерпение", серии "Пламенные революционеры" романа "Фатальный Фатали" в сокращении под названием "Неизбежность"); Арсений Тарковский, Марк Лисянский… — в моем блокноте записаны тогдашние телефон и адрес Леона, а от его имени стрелочка к фразе — о чем говорили: "серьезное отношение к размеру, ритму, рифме".

Хочу особо отметить тогдашнее — всегдашнее — гостеприимство Леона, разрушающее расхожее представление, что французы прижимисты: мы были не первые писатели, кого он, в сущности, ни с кем из нас толком не связанный, пригласил к себе, тратил время, энергию, усилия, а порой и валюту, движимый желанием сделать достоянием французов русскую литературу11 .

В небольшой тогда квартире Леон выделил специальную комнату с выкрашенными белой краской стенами под "музей автографов", и каждый писатель из СССР оставлял фломастером свой автограф на стене; комната была названа "маленьким ЦДЛ", стены которого в те годы пестрели разного рода автографами, стихотворными байками, вроде: "О, молодые, будьте стойки / При виде ресторанной стойки" или: "Если тебе надоел ЦеДеэЛ, значит, и ты ему надоел", двустишие с рифмой "съев тушонку" — "Евтушенко"; были, кстати, в ЦДЛ и карикатуры, в частности, знаменитого впоследствии Бахчияна, напомню его оригинальные призывы, обыгрывающие расхожие "лозунги": "Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью!", "Гробовая доска почета", "Кремль-брюле"... Рядом с подписями Кирсанова, Ахмадулиной, Рождественского, еще кого-то мы оставили свои автографы.

Очевидно, Абидин Дино успел рассказать обо мне Леону, иначе б он не предложил встретиться со старшим своим коллегой, известнейшим востоковедом-тюркологом, профессором Луи Базеном. Встреча, благодаря Леону, состоялась на Елисейских полях в последний день нашего пребывания в Париже.

Был изумительно ясный день, ощущение чистоты, свежести и красоты, немыслимые запахи духов и кофе, мы сидели на скамейке и долго говорили на азербайджанском, он превосходно его знал и, довольный, рассказывал о только что завершенном переводе непосредственно с языка оригинала на французский всех комедий Мирзы-Фатали Ахундова в серии "Кавказская коллекция", а потом — я во время беседы чем-то заинтересовал, видимо, его — неожиданно предложил: "А смогли бы, если пригласим, приехать к нам в Сорбонну, в Институт Восточных языков с лекциями по азербайджанской литературе?"

Приняв это за жест гостеприимства увлеченного Востоком француза, я благодарил его, понимая, что предложение, лестное для меня, несбыточно. Что было дальше — история трагикомическая, но об этом — потом.

Через год, осенью 1967-го, Леон приехал в Москву по приглашению Союза писателей СССР на переводческое совещание12 , я предложил ему поехать в Баку из Еревана после участия в юбилейных торжествах 70-летия великого армянского поэта Егише Чаренца (за каждого иностранного писателя шла "борьба" — приблизить к своей литературе).

Леон часто тогда приезжал в Москву, Союз писателей СССР считался с ним, лелеял, как одного из крупных, а главное — перспективных переводчиков русской поэзии на французский, к тому же — друг Луи Арагона, коммунист, вскоре даже был за заслуги в области русской литературы награжден орденом "Знак почета".

Потом, когда в 1968-м загрохотали по Праге советские танки, Луи Арагон и Леон Робель осудили эту акцию, и наши власти (неизвестно, кто кем управлял: кегебе — Политбюро или Политбюро — кегебе) надолго закрыли путь Леону в СССР.

Посещение Еревана и Баку в значительной мере предопределило, как теперь мне кажется, последующие творческие пристрастия и ориентации Леона — он обратил внимание, оставаясь верным русской поэзии, на национальные литературы, прежде всего — "русских нерусских" писателей: мало кто по сей день задумывается у нас над этим уникальным явлением, возникшим в Советском Союзе и как бы оказавшимся за бортом русской литературы, а ведь это в ней мощный пласт!..

Не ведая тогда про "литературоведческое" понятие "подстрочник", Леон помыслить не мог перевода не с языка оригинала, и в этом смысле вполне были подходящи для перевода с оригинала русскоязычные национальные писатели.

Я, разумеется, желал приобщить его (пока за рубежом не признают — не признают и здесь) к переводу азербайджанской поэзии и надеялся, что личные контакты с ним моих земляков — поэтов — вполне послужат этим намерениям: какая литература не жаждет прозвучать на иностранном языке, тем более — французском (всем памятен триумф Чингиза Айтматова с легкой руки француза Луи Арагона: с "национала" киргиза, писателя русского по языку и нерусского этнически, и возник, как представляется, интерес в мире к национальным литературам).

В течение какого-то времени "национальная литература" воспринималась с некоторой долей снисхождения как вроде бы второго ряда. Яркие русскоязычные "националы" разбили эти расхожие представления. Более того: русские нерусские писатели оказали существенное влияние на "чисто" национальных писателей, внесли в их ряды состязательность, пробудили художественный потенциал литератур, заложили традиции критического отношения к "национальной" реальности.

В СССР редко кто переводил национальную поэзию и прозу с оригинала, чего не скажешь о славной русской школе перевода... Во Франции переводили, так сказать, по старинке, с языка, ведомого переводчику; помню, Леон не соглашался упорно, к моему недоумению, я даже обижался, переводить с подстрочника на французский неплохих наших поэтов, к примеру, Бахтияра Вагабзаде.

У меня хранится образчик "художественного" перевода здравствующего ныне известного русского поэта, фамилию называть не буду, стихов Расула Рзы с подстрочника (показывал Леону): "перевод" свелся к тому, что он слегка мой подстрочник отредактировал, причем не удосужился даже напечатать перевод на отдельном листке — записал поверх подстрочника: домогаетесь, мол, моего перевода — расшифруйте и напечатайте.

А с Бахтияром, я рассказывал Леону, "подстрочный" казус случился: вдруг звонит мне поэт из Баку, умоляет срочно сделать подстрочник стихотворения, которого у него еще нет, но непременно напишет, "я дам идею, додумай и присочини от себя, строфику мою знаешь: "Правда" просит стихи на "сельскую тему" (публикация там — как получение высокого ордена), переводчик ждет" (это сосед мой, покойный Анисим Кронгауз, сын его Максим — высокопрофессиональный лингвист), и я, восприняв это как само собой разумеющееся, сочинил что-то про поля бескрайние, юную трактористку, горизонт цвета персика, облачко, стремящееся тенью защитить девушку-труженицу от знойного солнца, ведь столько еще работы!.. С "подстрочника" был осуществлен "художественный" перевод, явился курьер из "Правды" и забрал.

Не в обиду кому будь сказано, но есть национальные поэты среднего уровня, которые, неплохо зная русский, с выдумкой составляли подстрочники своих не существовавших в оригинале стихов; отработаны были пути выхода на поэтов больших, знаменитости обогащали находками подстрочник, придавая ему соответствующую форму, а потом, следуя уже существующему переводу, национальный поэт подгонял под него оригинал.

Такое наблюдалось в прозе тоже, но там сюжет или психологическое состояние героев устно обговаривались с автором, переводчик дорабатывал в меру своего таланта, расширял, уточнял оригинал, и перевод в этом случае объявлялся, обретая новый статус, "авторизованным", а потом эти изменения автор вносил в свой оригинал. Так что работала четкая система: большая, так сказать, фабрика чеканила переводы национальных литератур на русский язык.

При этом подчеркну, что многие истинные русские писатели, кому трудно было публиковаться в те годы, назову Семена Липкина (он очень даже разбогател на великолепных переводах классиков восточных литератур) и Арсения Тарковского (в 40-е перевел огромную поэму Расула Рзы "Ленин", удостоенную Сталинской премии, она хорошо издавалась), переводами кормились: и авторам, и переводчикам платили неплохие гонорары.

Впрочем, из моих умозаключений вовсе не следует, как пытаются представить некоторые ретивые ниспровергатели всего и вся советского, что знаменитых национальных классиков сотворили русские писатели, мол, никакого Джамбула или, к примеру, Сулеймана Стальского, названного М. Горьким "Гомером ХХ века", не было, это-де пропагандистские мифы, дабы подтвердить "значение ленинской национальной политики" в возрождении национальных литератур.

И что даже Расул Гамзатов таким великолепным поэтом, каким мы его знаем, "сделан" русскими переводчиками…

Я решил однажды в порядке эксперимента сравнить "подстрочники" и "переводы" Гамзатова, попросил студента-аварца, который у меня в Литературном институте учился, сделать подстрочник, но он вдруг — в свете блуждавших слухов — испугался, решив не ввязываться в эту непонятную затею. Обратился к переводчикам Якову Козловскому и Науму Гребневу, моим приятелям, мол, так-то и так, хочу в целях научных сопоставить перевод с подстрочником … — последовали отказы, дескать, не хранят подстрочники. Но... нашелся другой студент-аварец, к нему я подступался долго, чтоб не спугнуть, и вот — в моих руках два подстрочника, а параллельно к ним переводы Я. Козловского и Н. Гребнева... И то и другое демонстрирую на лекциях МГУ как пример того, что, если перед нами большой поэт, то образную его систему в полной мере не передать — хотя бы приблизиться к нему, хоть частично выразить.

Вот подстрочник Р. Г.:

Разве после смерти Махмуда (поэт-лирик) не влюблялись горцы?/ Нет же песен, заставляющих гореть сердца. / Разве после Шамиля не было войн? / Нет же военных вестей настоящих.

Влюблялись горцы, зачем говорить напрасно? / Муи (возлюбленная Махмуда) не надо похищать — она сама идет. / И войны были, зачем говорить напрасно? / Но кинжалы уже просят мира.


А вот перевод Я.К.:

Махмуда песни будут жить, покуда / Неравнодушен к женщинам Кавказ. / Но разве после гибели Махмуда / Любовных песен не было у нас?

Нет, песни есть пленительного лада, / Еще какие песни о любви! / Но только горцу похищать не надо / Печальную красавицу Муи.


Многие яркие образы оригинала, увы, исчезли в переводе, который в целом воспринимается как поэзия, но стихи профессионально подогнаны как бы под среднерусское поэтическое видение горцев-кавказцев. То же и с тем же конечным результатом я проделал с оригиналом и переводом стихов Кайсына Кулиева, тут мне подстрочник был не нужен: балкарская литература — тюркская, мне знакома, сохранила, кстати, праязыковые корни... Именно в ответ на такого рода "слухи" Р. Гамзатов обратился к прозе, создал свой замечательный "Мой Дагестан", тут уж за него не сочинишь.

Говоря о подстрочнике, хотел бы на основе прочитанного у Леона Робеля сформулировать некоторые его мысли не столько по теории художественного перевода, сколько об условиях, необходимых для практики перевода с подстрочника, тем более что такой опыт не чужд ему: готовил к изданию "Антологию чувашской поэзии" на французском по подстрочникам, выполненным Геннадием Айги, можно думать, добротно.

Первое из условий — знать историю народа; второе — иметь представление, как развивалась национальная письменность; третье — знакомство с некоторыми чертами стихосложения, языка; четвертое — прослушать звучание, мелодию оригинала, даже видеть печатный его облик; пятое — не ограничиваясь русским подстрочником, заглядывать часто в словарь. И все это для того, чтоб чуточку приблизиться к постижению загадок национальной души, культуры, поэзии.

Но и этого мало: "по-настоящему разобраться в некоторых вопросах поэтики можно только на основе очень разнообразных языковых и поэтических материалов". Робеля привлекают характеристики национального чувашского (это и к моей, азербайджанской, литературе относится, также тюркоязычной) текста. Это:

— большая вариативность при жесткой каноничности (семисложник; у азербайджанцев — еще и одиннадцатисложник);

— роль аллитерации ("доминанта или подчиненный момент?" — встает вопрос; думается, и то и другое плюс состязательность между поэтами в виртуозности как форма бытования поэзии в жизни народа);

— обилие "языковых жестов" (термин Е. Д. Поливанова);

— очевидно неоднозначная роль кратких гласных, не всегда реализующих слоговую позицию в стихе (можно предположить, что такие "двойственные" элементы необходимы в любой стиховой системе);

— гармония гласных (в тюркских языках — "aheng ganunu", "закон гармонии", у турок неологизм "uygun sesler", "согласованные звуки").

"Богатый материал для теоретических размышлений дает также переход от силлабики к силлабо-тонике, при очень ясных и обозримых обстоятельствах: общая закономерность?" — это именно "закономерность" и относится ко всем тюркским языкам; "роль исключительной личности (Сеспель)?" — и в азербайджанском немало на сей счет экспериментов (того же поколения "классиков" Мюшфик, Расул Рза); "давление извне? двуязычие? культурная необходимость?" — и размышление: "Тут есть над чем подумать. Не менее сложны вопросы ритмического перевода: как заставить французскую силлабику звучать "экзотически"?"

И, наконец, точно замеченная "эстетика естества", включающая характерные для подлинного искусства, в том числе для чувашской классики, фольклора, свежесть видения и энергию воображения, символику, которая складывалась веками и при использовании которой можно "запросто переходить из мира живого в мир мертвых, из мира человеческого в мир животный и даже растений, восходить на небо и проникать в земные недра…"13 .

Эти мысли могут послужить отправной точкой для исследований по поэтическому языкознанию, теории и практике перевода. Они не только "научные", но и этические — когда Леон пишет, что "переводчиком достоин называться только предельно честный человек, который хочет объективно и честно оценить другой народ, его культуру, его тексты и передать их как можно полнее, учитывая, что это необходимо для собственного языка, для расширения его возможностей. Ни одна литература не развивалась без переводов, многие поэтические формы возникли только через перевод. Именно сегодня предельно честный творческий труд переводчика просто необходим"14 .

Но — признаюсь: мне представляется (могу ошибаться), что в интерес Леона к тюркоязычным писателям свою лепту, пусть в малой степени, внес и я, хотя Леон всегда подчеркивал, что он славист, первым в ряду тюркологов называя Луи Базена: тот привлек его, молодого тогда доцента, к работе в Институте Восточных языков и культур, где преподавали кроме русского другие языки народов СССР, и, естественно, в такой педагогической и научной атмосфере не мог не возникнуть интерес к многонациональным литературам.

А моя лепта — что уговорил поехать в Баку, а по возвращении... — тут забыл начисто я, он рассказал, что запомнился ему озабоченным, сильно удрученным чем-то, и подсказал, почему: совпало с юбилеем Чаренца: "Ты был занят, — напомнил мне, — делами вдовы Чаренца".

Так уж вышло, что именно мне было поручено в Союзе писателей СССР распутать, почему руководители Союза писателей Армении не пригласили женщину, которой поэт посвятил замечательную лирику, на юбилейные торжества в Ереван и Москву и из-за кого, после ареста и смерти поэта в тюрьме, ее сослали в Казахстан, где она погибла б от тяжких железнодорожных работ, если б не спас влюбившийся в нее башкир — женился через пять лет после ее ссылки, к тому же наперекор родне — еще бы: христианка! из "врагов народа"!

Я употребил все старания, чтобы законная жена Чаренца присутствовала на юбилейном вечере, сидела в президиуме. На вечере ее представили Микояну, и круто изменилась ее судьба...

По возвращении из Баку Леон Робель с женой жили у нас. Штрихи времени: иностранцам категорически запрещалось жить на частной квартире без особого разрешения; я предупредил председателя Иностранной комиссии СП СССР, с которым были доверительные отношения (жили в годы студенчества в одной комнате общежития МГУ на Стромынке), он не возражал, но когда официально перестали приглашать Робелей и они приезжали уже по частной визе (жена навещала родичей в Иваново), я тем же путем поставил Инокомиссию в известность, но на этот раз было сказано: поступай, как знаешь, но большие неприятности могут быть; правда — пронесло, избег нагоняев (просится в рифму "негодяев").

Впечатление тех дней: более счастливых людей, чем Леон и Светлана, трудно вообразить.

2

А теперь пора рассказать об истории моего приглашения в Сорбонну — в Институт Восточных языков и культур: я в командировке в Баку, и вдруг тогдашний руководитель СП Азербайджана Имран Касумов говорит, что меня ищет "маэстро Ниязи". Мы не были знакомы, звоню и слышу: "Срочно летите в Москву! Вам предстоит поездка в Париж!" И вот я у него, живут в пяти шагах от Союза писателей, рассказывает: только что из Парижа, выступал с концертами, "лично посол во Франции Зорин" сказал, что послал приглашение на мое имя преподавать в Сорбонне, и, твердо убежденный в поездке, Ниязи передал со мной "письма друзьям в Париж".

Но в Москве никто ни о чем не знает.

Письмо от Леона: "Дорогой Чингиз! На днях был приказ о твоем назначении. Теперь дело за вашим МИДом. Имел разговор в посольстве: обещали ускорить. Значит, ждем! Прибавлю: с нетерпением. Большой привет от Абидина, Гюзин и Базена (всех видели вчера на выставке нашего друга). До встречи. Леон".

К концу февраля узнали-таки: телеграмма поступила в середине декабря в Министерство Высшего образования, приглашение послали в Азербайджан, а там — как в могиле! Новая телеграмма в Баку, и снова: получили — спрятали.

Вызвали к Г. Маркову и К. Воронкову. Г. М.: "Почему Вас пригласили?" Красный от волнения: "Что за "Институт Восточных языков"? Кого готовить, обучая азербайджанскому языку? Диверсантов? Шпионов?" Тут же К.В. по вертушке звонит министру Елютину, его нет. 1-му заму — нет. Другому заму, Софинскому: "Мы уже три месяца ищем его по всему Союзу".

Короче, январь, февраль и половина марта ушли в условиях шпиономании на утомительную чиновничью возню, разговоры-беседы в ЦК партии. Поездку с женой по моему настоянию разрешили, предупредив, что неписаное правило есть отдавать "родному государству" часть валюты; вот наши с женой паспорта с визами, но… у судьбы иные планы — в Париже начались всколыхнувшие мир знаменитые студенческие волнения, поездка, естественно, сорвалась, визу на паспорте, которой не успели воспользоваться, аннулировали.

Но тем не менее, дорогой Леон, все к лучшему в этом лучшем из миров, как говорил популярный герой мудрого Вольтера, или, на русский манер, нет худа без добра: непоездка к вам компенсировалась посещением Ирака (1969), и вряд ли, не повидав его мусульманские святыни, смог бы я много лет спустя написать роман о пророке Мухаммеде, а без посещения Турции не реализовался б замысел романа "Фатальный Фатали".

Тогда я укрепился в мысли довершить начатый в 1966-м роман "Магомед, Мамед, Мамиш" (благодаря ему — переведут на французский — приеду в Париж). И помучаюсь изрядно, чтобы издать (к тому времени выпустил несколько книжек на азербайджанском в Баку): категорически откажутся печатать, но я, вооруженный другим родным языком, осуществлю его перевод "с родного азербайджанского на родной русский".

Поездка в Турцию по "французскому" паспорту была незабываемой: сначала Ирак, потом Турция, первый с визой, а вторая… — заранее в СП СССР было оговорено, что из Багдада, если удастся там получить визу, полечу в Стамбул: "посетить Турцию в связи с творческими планами", я уже 10 лет как член СП… — кто из азербайджанских писателей не мечтал тогда увидеть Турцию? Единственный, кто посетил, был Мехти Гусейн (незадолго до смерти), председатель СП Азербайджана, депутат Верховного Совета СССР, и то по приглашению — только так можно было получить визу — посла СССР в Турции.

Детективный почти сюжет — как удалось получить визу. В Москве заранее был уже куплен билет Москва — Багдад — Стамбул — Анкара — Москва, а визы турецкой нет, и было письмо к нашему послу в Ираке, чтобы помог, но я понял: если сунусь с просьбой посла, откажут — почему не получил визу в Москве? Косвенно помог тюрколог Шакир Сабир Забет: пригласил в Ирак для встреч с сородичами, предки которых переселились туда аж в 16 веке (говорят на языке моей бабушки, но называются "туркманами"). Посетили "Турецкий культурный центр" в Багдаде, где мило беседовали за чашкой кофе, директор жаловался на арабов, которые ассимилируют "туркман", я — на жару, была невыносима, и он вздыхал: "Ах, как сейчас хорошо в Стамбуле, море, прохлада… Хотели б поехать?" — "Очень!" — "Но ведь нельзя Вам!" — рад, что подловил меня. "Почему?" — "Разрешение Вам надо иметь". Знает! "У Вас превратные представления об СССР: мы свободны, и я могу ехать — куда желаю, были б деньги". Удивлен возражением: "Даже в Турцию?" — "Хоть сейчас!" — "И не боитесь, что кегебе осудит?" — "О, как вы заморочены антисоветской пропагандой! Я могу ехать, куда хочу!" Встреча одна, другая, и он вдруг, убежденный, что сдрейфлю: "Поедете в Турцию, если дадим визу?" — "А сколько стоит билет в Стамбул?.. Да, хватит". — "Ну так как?" — знает, что нельзя мне ехать, ну а вдруг и впрямь пропаганда? Домысливаю за него, но как бы то ни было, он посылает с курьером мой паспорт и… — вот она, виза!

А результат: после Турции стал на многие годы невыездным по двум, как сегодня представляется, причинам: формальной, ибо слишком вольно вел себя в Турции, предоставленный самому себе, что раздражало генконсульство в Стамбуле и посольство в Анкаре, а кроме того, попал однажды на вечер ашикской поэзии в клубе Стамбульского университета на азиатской части (моста между Европой и Азией тогда не было), где собралось ультралеворадикальное студенчество, о чем узнал уже там, и поэт-ашик Ихсани, который меня пригласил как "потомок Ашик-Кериба", пел под саз антиправительственные песни.

Но, помимо всего прочего, надо иметь в виду, что советские власти в крайне редких случаях выпускали в Турцию этнических азербайджанцев, как близких по языку к туркам, очевидно, боясь, что те станут невозвращенцами, но и турецкие власти, в свою очередь, редко кому из советских тюрок давали визу, ибо видели в каждом агента кегебе.

Однако, парадокс в том, что я продолжал работать в СП СССР, затем в АОН, это Академия общественных наук при… ЦК КПСС. Но у кегебе была сверхразвитая интуиция: от них не утаилось, что, посетив Турцию, я утратил советскую наивность — "невинность", понял, что живу в стране, постро-
енной на недоверии всех друг к другу, каждый в каждом видит потенциального недруга, сверху донизу укоренилась неправда…

Увы, я тогда понимал что к чему, но сознательно отгораживался от всего, что было связано с диссидентами, чувствуя при этом, что правда — за ними, власти их давят, преследуют, но открыто вставать на их защиту... — нет, тогда надо уходить с "волчьим билетом" из СП, к тому же наши писатели-аксакалы (могу назвать многих) оберегали меня, "молодого", от опрометчивых шагов, и я поддавался, точнее, это было в некотором роде самооправданием; мол, "разборки" — чисто русское явление, не касающееся нас, националов. Подобное, даже обостренней, говорили и видные писатели других "восточных" регионов: русские-де воюют с евреями.

Прошло мимо меня все, что было связано с Пастернаком, — я был всего лишь наблюдателем, посещал все писательские собрания, где шли жаркие битвы-мордобития. Уходил от общения с ироничным Львом Копелевым — тоже соседи, между прочим, — он благосклонно отнесся к роману "Магомед...".

Мог бы, к примеру, часто общаться со "странным" Николаем Глазковым, ибо нас объединяла страсть к шахматам, весь день провел однажды у него дома за шахматной доской в старом флигеле на Арбате, который считался, о чем много лет спустя прочел, "Меккой литературной Москвы"15 . О нашем с ним шахматном поединке я опубликовал впоследствии эссе "Поэзия букв и цифр"16 . Четвертое мое место в турнире оказалось призовым, ибо первые три достались игравшим вне конкурса шахматистам-профессионалам, а среди них было два мастера спорта. Глазков преподнес мне стихи ("Гусейнов — доблестный Чингиз / Завоевал четвертый приз, / Однако, член Союза он, / И, как писатель, чемпион"). Но я не знал о нем ничего — лишь то, что писательское мое начальство недоверчиво относится к "непредсказуемому чудаку".

Я как бы дистанцировался от всего, что могло привести к конфликту с руководством СП СССР. Даже к Володе Буричу отношение у меня было несколько шутливое, как к философствующему ребенку, к тому же — пышет здоровьем, красавец-молодец цветущего вида, а постоянно говорит с полуулыбкой на губах о смерти, и не поймешь: шутит ли, разыгрывает; потом прочту его стихи: "И снова заглянуть в себя / в дырочку от пули", а завершилось пророческими, перед отъездом в Югославию, словами: "Еду в Македонию умирать"... А ведь мы с ними, с Володей и Музой Павловой, не раз собирались за столом, стены их квартиры, помню, были увешаны картинами "запрещенных" или гонимых художников, сокрушалась она об ошибке юности, когда по глупости отказалась приобрести несколько вещей Пиросмани за бросовую цену. А в 1971-м отмечали вместе с ними у нас 33-летие нашего писателя Анара17 .

В те 60—80-е я существовал в двух исключающих друг друга мирах: реально-чиновничьем, что давало стабильность, но и, видя, что творится в стране, — в подполье, пытаясь реализоваться, самосохраниться в прозе, и тут ни на букву я не грешил против истины, был предельно откровенным.

...Сижу многими часами на партийном собрании или Ученом совете Академии общественных наук при ЦК КПСС, обсуждается очередное послание ЦК ко всем коммунистам, и у меня начинает работать, так сказать, "творческое воображение", представляю себе картину: прошу слова, иду на трибуну и говорю: "Дорогие товарищи, все то, что я сейчас заявлю, — это и ваши мысли, и вы тоже так думаете, мы с вами по этому поводу шутили-посмеивались. Так вот: как же не стыдно нам всем, мудрым мужам, часами обсуждать неправду, эти банальности, эту фальшь, ведь все понимаем, что это противоречит тому, что мы видим, — нищета, запреты..." — и вот — багровеющий председатель затыкает мне рот, меня стаскивают с трибуны, и все те, кто так же думал, как я, чьи мысли я озвучил, ополчаются на меня, а ведущий кличет секретаршу, чтобы срочно звонила в "скорую помощь". И меня забирают в психушку, ибо человек, который поступит так, как я описал, не может не быть в представлении массы сумасшедшим... Но на самом деле, в реальности, я молчу, бурление-кипение лишь в моем нутре (как и в нутре всех здравомыслящих), собрание завершается, все мирно, чинно идем по домам, — и все эти реальные думы и воображаемые поступки отливаются потом в прозу типа "Магомед...", и я освобождаю душу от тяжести невыносимых обманов и позорного бытия, и так — до следующего раза, пока снова не начнет томить меня жажда выговориться. Так родился "Фатальный Фатали" — о неизбежности краха империи, склеенной кровью.

Но вот что важно отметить — на помощь мне, "нерусскому", приходил "родной русский язык": разве такое острое опубликуют на национальном, где столько цензурных кордонов?! А на русском языке, хоть и со скрипом, но проскакивало, мол, то, о чем рассказывается, происходит у них, там, не у нас. Вряд ли возможна была бы публикация на русском материале "Созвездия Козлотура" или "Белого парохода". Выскажу суждение, может, и спорное, что демонстрируемый "националами" уровень критического отношения к советской действительности на каком-то этапе был даже выше, чем в русской литературе (разумеется, речь о ее бытовании легальном, а не "тамиздатовском").

...Вот так и смешаны русско-азербайджанское — бытийно-социальное и личностное. Но пусть не создается впечатление, что не примирился со своим прошлым и, вспоминая, как будто не хочу вспоминать...



1984 год, во Франции намечены "Дни Азербайджана", очередь подоспела: каждый год одна из республик представляет СССР.

Накануне, в 1983-м, в Париже издательство "Мессидор" выпустило в переводе на французский роман "Магомед…", и французы, приехавшие в Баку уточнять программу "Дней", не могли, естественно, не предложить, чтобы и я был включен в делегацию (называли и Гарри Каспарова, но тому предстоял матч с Карповым, так что кандидатура отпадала). Баку возразил: "Но Ч. Г. живет в Москве!" — "Но он, — ответили французы, — азербайджанский писатель!" Короче, под учтивым нажимом французов (впервые издан роман азербайджанского писателя — как же можно, чтоб "Дни Азербайджана" шли без его участия?) удалось пробить стену кегебе, и после многих лет запрета разрешили выезд.

Вспоминаю те дни и вдруг — поистине, на ловца и зверь бежит — обнаруживаю описание поездки во Францию:

В полете — первое изумление: в журнале ЕS, или Этюд Советик, извещение, что 15-го ноября в магазине "Глоб" писатель Ч. Г. будет участвовать в продаже своих книг; умиляет, что указан час, 16.30, хотя не было уверенности, что поеду18 .

12 ноября, понедельник. С гидом Ольгой (старинная французская фамилия де Сант-Ириекс) — в Сорбонну к Луи Базену, в его Тюркологический Центр. Погрузнел. Рассказываю об Азербайджане, языке, творчестве, а один турок мои слова выписал, а рядом — их новотурецкие замены. "Как Вы относитесь, — спрашивает, — к реформе языка в Турции?" Вспомнил Азиза Несина, на каждом шагу поправлял меня: "Мы это слово заменили на новое". Я недоумевал: "К чему такая спешка?" Оказывается, за 10 лет процент неотюркизмов довели до 77, даже 85! "Скоро,— говорю, — Ататюрка будете издавать в переводе на новый турецкий, оторветесь от нас, не будем друг друга понимать".

Поездом — в Страсбург. Леон, Луи Базен с женой…— прекрасно! Минута в минуту, быстрый, как метеор, поезд. Некий Серж Афанасян спросил, что я думаю про "свободу" и "национальную независимость" закавказских республик. "На следующий день после объявления независимости между ними начнется война за передел земель", — ответил. "Неужели?" — с отчаянием спросил он. "Убежден!"

13 ноября, вторник. Продаю свою книгу на французском. Деньги — в казну общества. Вдова Ф.Ф. Раскольнкова Муза Васильевна. Держит в руке "Новый журнал", взял, перелистал, наткнулся на страницу, где Троцкий о Сталине где-то 1908 года: из Туруханска, ссылки, пишет письма за границу — Ленину — скромно-раболепно: "это я, Сосо, помните?", а о Ленине — с иронией кому-то, мол, заграничная возня, "буря в стакане". Доклад Леона о моем творчестве. Председатель — Луи Базен.

15 ноября, четверг. Магазин "Глоб", столик со стопкой моих книг, покупают, подписываю. Моя "книжная торговля" шла столь успешно, что директор магазина подарил мне, к моей радости, несколько экземпляров французского перевода. Сочинение школьницы лицея, 13 лет. Интервью со мной ее учительницы, Мартин Нерон, о романе: язык, структура, проблема времени и пространства.

В "Юманите". Прием у главного редактора Роллана Леруа. Интервью. Дадут целую страницу. По широкому кругу проблем "Магомеда…"19 .

Поздно. К Сокологорской домой. Трудно нашли дом. Мимо парка, где гулял Луначарский с сыном Троцкого. Дом — бывшая мастерская, жил здесь и Сальвадор Дали. Гигантский высоченный зал, а за стеной — комнаты, много их, оклеены картинами, репродукциями, тепло, но как можно здесь жить? Есть своя прелесть! Абидин и Гюзин. Ее узнал, а он очень изменился. Разговор о Назыме Хикмете, Симонове. Обоих нет. Вдова Симонова говорила, что нашла много писем Назыма Симонову и передала их… куда? Не сказала, а потом и сама умерла — где эти письма? Как найти?

Иван Миньо принес показать изыскания по Хлебникову из его архива в Москве, есть немало азербайджанских слов, записанных поэтом… Все, кто переводили роман "Магомед…", вступали со мной в переписку, дабы уточнить кое-какие детали произведения, — но не Иван Миньо; когда я его спросил об этом, ответил, что именно Хлебников помог ему понять мой текст, а еще помогли постичь текст мугамы (уточню — старинные восточные мелодии).


...И вот сидим втроем в кафе, Леон, его новая милейшая жена Симона (Светлана умерла) и я. "Дни" позади, Леон ездил с нами в Страсбург с докладом "Творчество Ч. Г. и руссография". Город горит в огнях реклам. Чай. Беседа. Как будет? Не с кем откровенно поговорить. Чехарда со сменой генсеков. ПэПэПэ — Пятилетка Почетных Похорон. Я завершил роман "Семейные тайны", но пять лет в редакции лежит, ой-ой-ой на какие сферы замах, весь шифрован, точно заминирован, короче, ребус. Недавно, уже февраль 1985-го, запустили в "Советском писателе" в производство: выйдет ли? Даже во сне не приснится, что скоро грядет перестройка...

…Сидим в кафе, вдруг Леон спрашивает, знаю ли чувашского поэта Айги? Не знаю. Недоумевает: "Это же один из больших поэтов нашего времени!" Я смущен: мне, специалисту в области литератур народов СССР, незнакомо имя Айги?! Но у нас не вышло ни строки, хотя издан на многих языках, в предисловии к его книге во Франции академик Пьер Эмманюэль называет его "крупнейшим поэтом ХХ века".

По возвращении немедленно звоню Геннадию Айги, приглашаю в гости, и он передает мне — я очень просил — папку со стихами.

Читаю стих за стихом с удовольствием, восторгаясь их новизной. Не похоже ни на что, читанное ранее. Но и придирчив, ищу подтекстов, чтобы понять, почему у нас не печатают. Да, сложны по восприятию. Нужны усилия интеллектуальные, чтобы добраться до сути. Но нельзя не отметить (это тезисы будущей внутренней рецензии для "Советского писателя"), что никаких в стихах "анти" нет, автор не прячет "кукиш в кармане". Прихожу в СП — убедить надо, что непонятность стихов обманчива, никакой крамолы, помню козырный свой тезис о "влюбленности в русское слово национального поэта": "точно впервые открыл для себя это чудо-слово, любуется, и даже русская буква, помещенная в середине листа, обретает характер стихотворения".

Суждения о "радостной игре поэта русскими словами" не беспочвенны, отражают глубинные процессы, реализуемые в творчестве "русских нерусских" писателей, и здесь я мог бы назвать и чуваша Айги, и таджика Зульфикарова, и Дм. Авалиани20 ; и меня хлебом не корми, дай выразить себя в буквенной экспрессии (игры "буквами" в романе "Фатальный Фатали" вызвали недоумение редактора)21 .

М. Ч., к кому пришел, перелистав рукопись, смущенно разводит руками: "Чингиз Гасанович, побойтесь бога, ну какие это стихи? Как можно издавать?" Привожу доводы: мировая популярность… "Вот именно!" Распространен тезис: поощряемое там, направлено против, издевка над русским словом, здравым смыслом. "Одной моей рецензии, конечно, мало", — говорю, предлагая послать на рецензию "авторитету" в русской поэзии Евтушенко, с ним Айги учился. Е. Е., к чести для него, пишет положительную рецензию, вопрос, казалось бы, решен, но… — режим в силе, "непонятности" не дозволяются, и не один год пройдет, пока "перестроечные" принципы восторжествуют и дело с книгой сдвинется с мертвой точки: выйдет-таки в "Советском писателе"!

Но прежде "русские" стихи его выйдут в родных Чебоксарах, где до того уже вышли шесть его книг на чувашском. Поистине: пошли-зашагали строки его по СССР, России, книги его, о нем, взрыв интереса к его самобытным взглядам на поэзию и венец исследований — монография Леона Робеля "Айги", сначала вышедшая во Франции на французском (1993), потом в Москве (2003) на русском.

Как-то в нашей прессе я прочитал интервью с Леоном, где он, имея в виду и себя, говорит, что "когда поэт много выступает как переводчик, его с трудом воспринимают как поэта, создающего собственные тексты". Представление о Леоне только как о переводчике, а не как о поэте, первыми опять-таки нарушили в Чувашии: в той же серии "Книга в газете", где вышла книжечка Айги, через полгода выйдет и сборник Леона Робеля "Крыло и туча" в переводе Айги с французского на русский. В сборнике приведен и портрет Айги, мастерски выполненный самим Леоном.

Очевидно, это — первые переводы стихов Робеля на русский, потом переведут и Муза Павлова, и Алексей Парин, и Евгений Даенин… — доступные мне переводы я сравнивал-сопоставлял, могу сказать, какой, с точки зрения моей, — лучший: в Айги поэт подавляет переводчика, перевел (могу ошибаться) как бы "под себя", но есть удачи. Могу сравнивать одни и те же стихи в разных переводах интуитивно, чутьем, в меру своего понимания поэтического текста, а главное — основываясь лишь на переводах и не имея возможности, по незнанию французского, сравнивать с оригиналами.

Что лучше: "Война" в переводе Айги или Музы Павловой? Мне нравится больше М. Павлова: "всегда проигрывают войну, / которую ведут с самим собою, / на этом вокзале, где кончаются все голоса", нежели Айги: "проигрывают всегда войну, / которую себе подготавливают / на станции той, / где кончаются все голоса".

А "Черная дыра", тоже существующая в двух переводах, у Айги дана явно в его строфике, но — образно насыщеннее, нежели чуть-чуть упрощенный перевод Музы Павловой, хотя у ней есть сильная строка — "когда нет места словам" — она отсутствует у Айги.

Превосходный перевод стихотворения "Первый снег в Париже" (у Музы Павловой — "Прошел снег"): у Айги — богаче чувственное восприятие снега как чуда, у Музы Павловой — лаконично, но не менее глубинно, и в кажущейся простоте строк — много воздуха, принесенного, кстати, выпавшим первым снегом, т. е. наблюдается единство "содержания-темы" и "формы-духа".

Айги: "Это / чудом едино / белизна-и-Париж / и все / кажется ныне возможным / поскольку / сновидение все припорашивает / холодной нежностью — / все — бело: / словно / даже из чувств /вторгшимся светом незримым / сомнение / исключено! — / лишь остается / прочерчивать это свечение — / город: / непритязательными движениями".

Муза: "Прошел снег / и все кажется возможным / ибо сон запорошил все вокруг / запорошил холодной нежностью / все такое белое / что сомнений больше нет / остается только чертить".


Хороши переводы Евгения Даенина "Офорт" и "Без названия":

"К кому вы обращаетесь "на ты" наедине с самим собою? к Богу? к возлюбленной? или в себе к другому "я"?»;

Мне нравится в стихах, когда вдруг в безрифмье засверкает рифма. Или поэтический поток обрывается, точно река подошла к краю, за которым обрыв, и уже не река, а водопад.

А вообще-то удивительно тесно переплелись связи Леона с Чувашией, к "берегам" которой "лодка" его интересов прибилась задолго до знакомства с Айги: в стажерские годы в Москве Леон решил совершить речное путешествие по Волге на теплоходе "Александр Невский" и… — он так живописно поведал о поездке, что я не могу не привести этот рассказ: "...попал в чувашскую деревню и в Чебоксары. Деревня эта меня — как и всю группу туристов — поразила своеобразием структуры: окружена высокой деревянной оградой; не находя ворот, долго обходили ее и наконец решились перелезть через ограду. Деревня впечатлила своей предельной опрятностью, множеством новых срубов и пустынностью. На причале у Чебоксар я впервые в жизни увидел людей, обутых в настоящие лапти, — и очень обрадовался! Ведь знал о них лишь по литературе, старым гравюрам… На рынке почувствовал веяния из Азии: продавали онучи, пимы и, помнится, какие-то яркие матерчатые пояса…"

Спустя годы Леон, изучая чувашскую культуру, переводя фольклорные произведения, готовя "Антологию чувашской поэзии" на французском (перед тем Айги перевел антологию "Поэты Франции" на чувашский, удостоившись премии Французской Академии имени Поля Дефея), входил "в контакт с чем-то фантастически древним, но вечно живым и жизненно необходимым для нашей современной поэзии и — шире — культуры, как если б ожили, скажем, вавилоняне и я научился с ними разговаривать, к тому же, о самом высоком и существенном. Это первое сильнейшее впечатление. Второе: прочное чувство братства, простого, естественного, непосредственного. Третье: поэтическое умение выражаться неожиданно, сильно, ярко при предельной простоте средств".

Вклад Леона в развитие чувашской культуры столь велик, что в начале нового века его избрали членом Академии наук Чувашии, он вошел в Чувашскую энциклопедию по высокому разряду, с портретом… а о творческом содружестве с Айги скажут, что тот в "лице знаменитого французского поэта, культуртрегера" нашел "настоящего друга и духовного
единомышленника, исследователя и блестящего перевод-
чика".

3

Вспоминаю 1985 — 1993 годы как время хаоса, интенсивной работы. Перестройка. Этнические конфликты, переросшие в войны. Вышел-таки роман "Семейные тайны" в ситуации умирающей цензуры — о разложении высших эшелонов власти в лице "местных" комвождей алиевых-рашидовых; разгар работы над романами "Доктор N", в котором события начала 20-го века почти один к одному повторились в конце столетия, и о пророке Мухаммеде.

Помню, в разгар карабахской войны пригласили в Политбюро по десять представителей азербайджанской и армянской интеллигенции, и второй человек в партии, Лигачев, уполномоченный вести с нами беседу, дабы мы авторитетом своим повлияли на наши народы, сказал: "Вы прежде всего коммунисты, а уже потом азербайджанцы или армяне!" И никто не сказал: "Прежде всего — люди!"

Высокопоставленный американец аж Нобелевскую премию мира обещал тому ("может, Вам?"), кто остановит войну. "А выдается премия посмертно?" — спросил я наивно. "Нет". — "Тогда ничего, увы, не получится".

В связи с Карабахом и другими кавказскими этноконфликтами пресса, еще советская, решила устроить встречу-беседу с Булатом Окуджавой: я — азербайджанец, он — полуармянин-полугрузин, оба — писатели, живем в Москве, пишем исторические книги — кому, как не нам, толковать на национальные темы?

Не помню, когда и кто нас познакомил, кажется, поэт Михаил Квливидзе, консультант по грузинской литературе в Союзе писателей, с которым тогда работали (ему посвящено одно из лучших произведений Булата "А иначе зачем на земле этой вечной живу?"), потом встреча благодаря русской американке Антонине Бьюис, которая выпустила в США в своем переводе наши романы: сначала "Магомед, Мамед, Мамиш", а потом "Путешествие дилетантов". Случайные встречи по соседству на Красноармейской улице и короткие беседы, прогулки, тоже случайные, по тропкам и дорогам Переделкина.

Окуджава писал тогда "Упраздненный театр" — о родителях, я — "Доктор N" о той же эпохе, революционерах России и Кавказа, один из которых — Нариманов, "Ленин Востока", как его называли, — умер в 1925-м, похоронен на Красной площади, тоже репрессированный (после смерти!), при встречах мы много говорили об этом. Вообще-то в отношении к репрессированным произошло уточнение знаков: не всякая жертва — жертва, просто в борьбе с себе подобными за власть им не повезло, а они могли быть (и бывали) палачами тоже.

Родители Булата занимали высокие посты, оба под лозунгом "кто кого" активно участвовали в борьбе, пахнущей кровью. И герой романа не мог не ностальгировать, как сын, даже поэтизировать это, любя, что выражено ярко, но, вместе с тем, родители мало чем отличались от "меченосцев" (эта драма не отражена, и потому роман — текущий литературный процесс, а не классика, каковой мог быть); судя по творчеству, подобные чувства испытывал и Юрий Трифонов, что вносило дискомфорт не только в его самоощущение, съедая нутро, но и отражалось в стиле произведений.

В домике Булата, где ныне музей, и состоялась беседа (за рюмкой коньяку), два монолога в форме диалога22 . Меня озадачила непривычностью, но понравилась примененная Окуджавой формула: "Отец мой грузин, мать армянка, а я русский" — он впрямь по воспитанию, культуре — русский. Я бы не осмелился назваться русским, при том что сформирован в значительной степени русской, помимо азербайджанской, культурой, но не воспитывался в традициях русских, хотя ряд произведений моих не имеет азербайджанских оригиналов, создан на русском; есть у меня и другой опыт — двуязычного бытования сочинений в азербайджанском и русском оригиналах. Вообще-то мы постоянно муссировали национальный момент в советские годы как главнейший: непременно привязать писателя к его этносу ("греческий поэт Гомер"?), и, даже причисляя "нерусского русского" к его национальной литературе, мы при этом лукавили, боясь поколебать ленинскую национальную политику, отсюда и суждения о двуязычии, хотя, применительно ко всему населению СССР, оно часто было полуязычием. Окуджава терпеть не мог термина "русскоязычный", модного у блюстителей этночистоты: дескать, наряду с писателями истинно русскими, есть и русскоязычные (при этом с душком антисемитизма, не без уничижения, называли Мандельштама, Бродского, даже Пастернака). По этому поводу шутка родилась, по которой писателей делили на русскоязычных и косноязычных. Не случайно избегал понятия "русскоязычный" и Леон, применяя для нерусских русских писателей термин "руссография".

В одном из писем я писал Леону, что для МГУ, "Истории русской литературы ХХ века", вчерне написал главу "Русскоязычная литература России" о писателях, которые не включаются в русскую литературу, но работают в пространстве русского языка и литературы, таких, как Айтматов, Айги, Рытхэу, Олжас, Пулатов, Зульфикаров и т.д.; кстати, в те же дни говорил со старым (и старшим) другом по МГУ Петром Алексеевичем Николаевым (добавить бы, какие у него ныне титулы: чл.-корр. РАН, вице-президент Всемирной академии профессоров, заслуженный профессор МГУ), под его редакцией готовился Словарь-энциклопедия русских писателей. "Надо бы, — сказал он мне, — причислить к русской литературе и таких писателей, как Айги, Айтматов, Быков, но не нанесем ли тем обиду национальным республикам, что у них забирают их писателей, продолжается, так сказать, "имперский грабеж"".

"Читатели могут указать на отсутствие в Словаре статей, — впоследствии писал в предисловии П.А. Николаев, — о таких замечательных писателях, как Г. Айги, В. Быков, Ч. Айтматов и другие. Многие их тексты создавались на русском языке, их вклад в русскую литературу и вообще в русскую культуру весьма значителен. Но главный источник их творчества — в <...> национальной духовной стихии: чувашской, белорусской, киргизской и т.д. Они, как правило, и начинали писать на родном языке и предметом их повествований была жизнь <...> национальной родины. Поэтому в современном художественном мире они прежде всего представляют свою национальную литературу. Примеры В. Набокова и И. Бродского не опровергают этого положения: основные начала их творчества — в пределах специфически русских художественных феноменов"23 .

Объяснение выстроено умело, хотя... не хотел бы выяснять отношения с кем бы то ни было от имени недооцененных националов, которых якобы могут обидеть, не включив в русскую литературу, но суждение спорно: на наших глазах рождается особого рода большая русская литература, созидаемая в новейшее время во всех регионах мира представителями разных народов, воспитанных на традициях русской литературы, так сказать, русскими нерусскими писателями, вынесенными волнами эмиграции во все части света начиная от Австралии, Америки и Европы и кончая Израилем (два примера: "старый" — Набоков, "новый" — Бродский). Оттого, что это не литература "чистого" русского этноса, она не перестает быть всемирной, требует нового подхода и осмысления с точки зрения отражения через русское слово иноэтнического, да и собственно русского, бытия24 .

Однажды меня озадачил вопросом азербайджанский журналист: почему не приехали в Баку в момент конфронтации Азербайджана и Армении?

Выйти к многолюдной грохочущей толпе, полыхающей ненавистью к вчерашнему соседу? Но готова ли толпа в Баку и в Ереване внять призывам к добрососедству и миру? Доминировал психоз: враг должен быть испепелен. Так что же? Оставив перо, взять палку? Но тут же упрек: а писатель Гавел? Ответить как обидеть — иная культура политической борьбы.

В "Литературной газете" вышло со мной интервью о карабахской войне "Правд много, истина одна", Булат читал, согласился, что национальное самоопределение может быть лишь в условиях сосуществования, понимал, что в войнах, в которых участвовали обе его "этнополовинки" (грузины против абхазов и осетин или, наоборот, армяне против азербайджанцев), нет абсолютно правых и абсолютно неправых, и это усиливало чувство вины каждого, кто явно становился на точку зрения той или иной конфликтующей стороны.



Ровно год, как нет Абидина Дино, прожил 80 лет, о смерти — ни строчки в Москве (а ведь как кинохудожник учился у Эйзенштейна). К годовщине смерти приурочена в Париже выставка. На выставке — картины, цветы во всевозможных видах, вариациях, формах, цветы-дом, цветы-улица, цветы как смятение, печаль, сострадание, жар сердца, возвышенность духа. Увидал альбом на французском "Руки" — пальцы рук во всевозможных сплетениях-переплетениях дружбы-любви, "говорящие". Везение — единственный на турецком экземпляр нашелся. Даже сами сотрудники удивились: чудо, что отыскался во французской пачке!

Альбом "Руки" примечателен и великолепной прозой — вступлением Абидина… — в тот же вечер читал Леону с листа, переводя с турецкого:

"Изобразить отпущенное мне время. Рука показывает свою суть: автопортрет! Всего лишь рука? Пять пальцев, в каждом три изгиба, а в большом пальце — два. Невеликий ростом, он упитан и крепок. И хватающ. Господин. Пальцы сгибаются вовнутрь широкой ладони. А есть еще ногти, ломкие, гладкие, прямые, хищные — все лики человеческие.

Покойный мой друг, кудесник-предсказатель Ахмет-бей, похожий на Эйнштейна, глянув на ноготь большого пальца, умел прочесть в нем будущее человека. Так что же: ноготь большого пальца — зеркало скорби?"

"Увидав мои рисунки пальцев, Эйнштейн подарил мне картину, им нарисованную, надписав: "Златоокая девица". Рисунок у меня в Париже: Аполлон, плывя над голой девицей, играет ей на флейте. Эротический ли миг? Любовная ли песнь? Не о том ли разве и мое искусство?

Однажды Арагон забрал у меня мою картину, которую я назвал "Руки Эльзы",..— сколько рук я нарисовал!.."


Леон, слушая мой перевод с турецкого, находил с французским некоторые различия, и мы стали рассуждать о "самопереводе автора". На эту тему был в моей монографии "Этот живой феномен"25 специальный раздел под названием "О двуязычном художественном творчестве в советской многонациональной литературе и кое-какие наблюдения из собственной практики", где я подробно анализировал различия между двумя оригиналами романа "Фатальный Фатали", — первоначально создан на русском, а затем как бы переведен мной на азербайджанский.

Кстати, взрыв смеха был во время моей встречи с читателями во Франции. Задали мне вопрос в связи с "Ф.Ф.", существующим в двух оригиналах, что отличаются не только сюжетно, но и по объему: русский оригинал — 27 а.л., азербайджанский — 43 а.л.; как, мол, возможно такое? Я отвечал долго, к тому же через переводчика, и, дабы оживить беседу, придумал фривольный ответ: "Представьте себе, что у меня две жены, азерба