Памяти
Михаила Файнермана
Елена ТРОФИМОВА
"Зяблик перелетный…"
(М. Файнерман. Зяблик перелетный: Стихи. — М.: ИЧП "Гео",
1995. — 48 с.)
В наше
громкое и бурное время стихи Михаила Файнермана кажутся тихим шепотом,
чуть слышной мелодией, посреди шума и гама повседневности. А иногда
при их чтении возникает ощущение — довольно странное для стиха — что
имеешь дело с небольшим трепетным существом, готовым в любой момент
испуганно вспорхнуть и исчезнуть… Поэтому название сборника стихов Михаила
"Зяблик перелетный", несмотря на "орнитологический"
смысл, довольно точно выражает особенности его поэтического дара.
Хотя в сборнике, выпущенном в 1995 году фирмой "Гео", читатель
найдет отрывки и из больших стихотворных текстов, все же его небольшие
работы кажутся более отвечающими внутренней структуре личности поэта.
В них творческий метод выражается наиболее точно и определенно, и он
сродни работе акварелью. Или пером. Когда каждый слой, оттенок, нюанс
смысла, росчерк мысли должны быть предельно обдуманны, отработанны,
отчетливы, но оставляют в то же время у читателя ощущение свободы и
легкости.
Акварельная прозрачность стихов Файнермана во многом определяется его
жизнеощущением и той символикой, которая служит для ее выражения. Главными
героями его текстов являются, как правило, слабые, беззащитные существа
и предметы — птицы, животные, одуванчики, мокрые зонтики, лесная лягушка,
маленький козленок. И это не случайно: они более глубоко и точно передают
ощущение преходящести всякого момента жизни, ее изначальную хрупкость,
печаль быстролетящего бытия. Кстати, эта особая чуткость к нюансам,
эта тихая трепетность стихов Михаила Файнермана сразу заставляет вспомнить
поэтику классического китайского и японского стиха, отличающихся особой
внутренней мелодикой, тягой к полутонам, умением созерцать Вселенную
в неброских знаках обыденности. И поэт не скрывает своей связи с традициями
Дальнего Востока. Аллюзии, а иногда прямые ссылки на них и транскрипции
нередко вплетаются в его тексты.
Однако в поэзии Михаила, при всей ее философичности, нет отстраненности
и позиции буддийского "недеяния": она весьма драматична и
напряженна. Трагедия жизни, трагедия любви, трагедия расставания и смерти
— все это наполняет лаконичный слог поэта подлинной глубиной человеческого
страдания. Иногда даже поражаешься, как из небольшого сюжета, даже из
простой фразы рождается целое повествование, открывающее нам прошлое
и будущее, хотя и вместившееся в несколько строк. Получается так потому,
что поэт умеет очень точно и тонко режиссировать сценарии этих маленьких
драм. Каждое слово обретает некую сюжетную перспективу, каждый предмет
обращается в участника хора (в древнегреческом смысле), усиливающего
драматургию смысла. Вот героиня одного из стихов произносит внешне обычную,
но исполненную бесконечного экзистенциального отчаяния фразу "Все
так ужасно…" — и вечному мотиву расставания вторят плачущие крыши,
чернеющие деревья, поющие водосточные трубы…
Поэт в качестве основной формы выбрал верлибр. Наивно думать, что его
соблазнила свобода "свободного стиха" — это только кажется,
что писать так проще, нежели рифмой. В действительности рифма иной раз
дает больше возможности скрыть смысловую и художественную неаккуратность.
Верлибр же очень коварен: очевидную рифму он меняет на внутренний интонационный
и семантический ритм. И если эти элементы не отработаны, если поэту
не хватает таланта услышать музыку слова и содержания, то "свободный
стих" ничем не спасешь! Стихи Файнермана не кажутся скучными, даже
трех- — двухстрочные, они не теряют ощущения принадлежности к поэзии.
Хотелось бы сказать и еще об одной черте творчества Михаила Файнермана
— об ее особой, московской интонации. Всегда присутствует нечто в строе
его стиха, что позволяет уловить географическое место их происхождения.
И дело не только в топонимах: Яуза, Воробьевы горы, Таганка, Малаховка,
Черкизово, — дающих стихотворным текстам пространственные и ритмические
ориентиры. И не в сюжетных ситуациях, несущих явную московскую окраску.
Может быть, главное — в некой московской нерегулярности, "расстегнутости"
души, искренности и доверительности самораскрытия.
Острое ощущение невозвратности каждого момента жизни, печаль по убывающему
времени пронизывает поэзию Михаила Файнермана, окутывает ее легкой дымкой
элегичности. Особенно ясно это чувствуется в завершающей сборник "Поэме
о 1966-м годе" — своеобразном реквиеме по юности, мечтам, тем временам,
когда "все дружили — писали стихи, записки в стихах, в прозе"…
…
Миша умер 29 июля 2003 года.
Юрий
Милорава. Чувство
вины и потери
Михаил
Файнерман. Из неопубликованного