Вернуться на предыдущую страницу

        Архив

No. 1, 2001

   

Проза

 

Сидор ИВАНОВ

 

РАССКАЗЫ О ЛЮБВИ, МОСКВЕ И СИДОРЕ ИВАНОВЕ

 

НЕЗНАКОМКА В МЕТРО

Иванов возвращался с дачи. Ехал в метро с Беговой до "Рязанки". Уставший, голодный, небритый. Из-под ногтей зияла несмываемая холодной водой черная земля. Никто не обращал внимания на внешний вид Иванова — все понимали: перед ними дачник, кулак, шестисоточник.
И вдруг в вагон вошла девушка, о которой Иванов мечтал, может быть, всю жизнь. Длинная, худая, голубоглазая блондинка. Она села напротив Иванова, достала книжку "Язык жестов" и начала читать. Потом вытащила из сумочки бутылку пива. И, читая, весьма сексуально стала потягивать "Клинское". Иногда она отрывалась от книги и пива, и тогда Иванов имел возможность заглянуть в ее очень умные, добрые глаза.
Заговорить с ней — в таком-то виде! — Иванов не мог. Он просто глядел на нее, точно загипнотизированный. Он был поражен тем, что идеальный женский образ, сложившийся ранее у него в голове, Всевышний опять являл ему в действительности.
Иванов и незнакомка сидели друг напротив друга минут семь-восемь. На ум дачнику пришло печальное стихотворение "Эскалатор" какого-то малоизвестного поэта.

Городской народ
По делам спешит.
Кто-то вверх идет,
Кто-то вниз бежит.
Кто-то увидал
Два зрачка родных.
Больше никогда
Не увидит их.

Иванов и незнакомка вышли вместе на "Рязанском проспекте". Девушка пошла в другую сторону. Не в ту, в которую надо было Иванову. Однако он (разумеется, не расставаясь со своими громоздкими дачными сумками) засеменил за ней, точно собачонка за хозяйкой. Потом девушка села в автобус. И уехала. В какую-то непостижимую страну реализовавшихся грез.

30.04.1999
Замоскворечье

 

ВОЗРАСТ

День рождения закончился, гости разошлись по домам. Иванов остался с самим собой. Наедине. Иванову исполнилось... Впрочем, какая разница.
Иванов начал думать: а что же он успел сделать в своей кочевой, стихийной жизни?
Он сочинил какие-то книжонки, кому-то — как мог — помог, объездил вдоль и поперек многие страны, он понял, что мысль материальна — нельзя даже думать плохо о людях. Случайный тяжелый взгляд одного человека на другого и — на другом конце планеты начинаются землетрясения, войны, перевороты... Не надо хмуриться. Не надо жалеть добрых улыбок и добрых слов. Нужно научиться быть человеком. Попросил о чем-то друг — отдай, увидел на улице пьяного — подними, приказали убить — не убивай. Зачтется всем. Каждый человек, точно атлант, держит на своих руках всю Землю. Держать трудно. Однако необходимо.
Неожиданно в дверь Иванова позвонили. Он пошел открывать.

1991
Вешняки

 

ИВАНОВ И ЖАННА

Девушку звали Жанна.
Жанна, Жанночка, Жанетта, одинокая железная леди, девочка в штанах, ковбой в элегантной шляпке.
Иванов общался с Жанной по телефону. Трепались они обо всем. Жанна рассказывала Иванову о своих воззрениях на жизнь, проблемах, о своих неудавшихся романах.
Иванов слушал. И рассказывал ей о своих воззрениях на жизнь, проблемах, своих неудавшихся романах.
Они сходились в том, что Москва живет по законам Америки, точнее, по законам большого американского города: ютимся в квартирках, вкалываем, как сумасшедшие, есть работа — есть все, нет работы — нищета. Личная жизнь — сам таймс.
...Однажды Жанна пригласила Иванова к себе в гости. Он купил торт, шампанское. Приперся. Ему понравилась ее малогабаритная двухкомнатная квартирка. В ней не было ничего лишнего. Кухня — чтобы есть. Спальня — чтобы спать.
Иванов хотел поговорить. Только поговорить.
Через полчаса она выключила свет, достала из тумбочки презервативы и попросила Иванова о том, о чем обычно просят женщин мужчины.
...Иванов шел домой и думал о том, как все неправильно в этом мире.

20.11.1998
Замоскворечье

 

ИВАНОВУ ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ

Владику Кулакову

Только к тридцати пяти годам Иванов начал расставаться с наивным романтизмом. Только к тридцати пяти годам он осознал, что "Обыкновенная история" намного глубже "Алых парусов".
Только к тридцати пяти годам он понял правильность формулировок — "незаменимых у нас нет" и "свято место пусто не бывает". Сегодня женщина с тобой, завтра — если поменяется хоть в чем-то ситуация! — окажется с другим.
Одна подруга Иванова, прекрасная, голубоглазая Ирочка однажды сказала ему поразительные слова, которые тогда, года три назад, его, недотепу, обидели: "Если ты не будешь любить меня — я тут же тебя разлюблю. Невзаимная любовь не выживает. Если ты уйдешь, я найду другого, на кого смогу выплеснуть свои чувства". Теперь Иванов осознал, насколько Ирочка оказалась права. Любой человек прежде всего любит себя самого. Это естественно. И не нужно искать никакого Абсолюта в земной любви. Его просто нет. Раньше Иванов думал: но ведь только в Москве десять миллионов человек. Значит, нужно выбрать из этих десяти миллионов самого подходящего. Теперь Иванову было ясно: круг общения любого индивида — это пять-десять человек, а за жизнь каждый из нас встречается в лучшем случае с тысячей людей, из которых далеко не все милые дамы.
Марина Цветаева — святой бомж Господень! — вывела одну из самых мудрых теорем счастья: "Что другим не надо, то несите мне. Все должно сгореть на моем огне!"
Вывод простой: никого не надо идеализировать, не стоит ждать какого-то сверхчеловека в своей жизни. Лучше любить того, кто рядом, кто, грубо говоря, подвернулся под руку... Юрий Любимов вспоминал по телевизору, с каким трудом утверждали Владимира Высоцкого на роль Гамлета на коллегии Министерства культуры СССР. Чиновники хотели видеть в этой роли кого-то более осанистого, представительного.
— А мне и этот сойдет! — отвечал Любимов.

30.04.1999
Замоскворечье

 

ИДЕТ ИВАНОВ КАК-ТО С ГЛАВНЫМ МАСОНОМ

Идет как-то Иванов с главным масоном Москвы и хвастливо привирает ему о своих финансовых успехах.
— Вот сегодня, — говорит Иванов, — я заработал на рекламе три тысячи зеленых. А вчера... А завтра у меня вообще встреча с президентом Фонда реконструкции и развития по СНГ (тут Иванов не врал)...
Масон слушает Иванова и завидует.
А цель россказней Иванова одна, убедить масона в том, что он, Иванов, крутой, серьезный мэн и ему можно доверить деньги для выпуска цветного иллюстрированного литературного журнала.
Подходят к метро (масон для конспирации обходится без авто и личного водителя). Иванов опускает руку в карман и обнаруживает, что у него нет жетона, залезает в бумажник — там ни рубля, шарит по карманам — там тоже ни копейки...
Ситуация. Иванов останавливает масона возле турникета, рассказывает ему свои традиционные байки, выигрывая время, а сам в ужасе лихорадочно и незаметно шарит уже по карманам рубашки, штанов.
Вдруг — о, счастье! — находит пять рублей в заднем брючном кармане.
Иванов и главный масон заходят в метро.

1995
Тверская

 

ИВАНОВ И ПЕТРОВ

Иванов пришел в гости к Петрову. Выпили. Разговорились. Как водится у русских, потянуло мужиков на философские разговоры. Петров был настроен пессимистически. Он делился с товарищем наболевшим.
— Да пусть рухнет сам Иерусалим, лишь бы Хаечка моя была жива! — говорил Петров, точно в пространство. — Эта известная еврейская максима очень мудрая и честная. И как показывает жизнь, всеобъемлющая. Что (кто) еще есть в этом мире, кроме детей, жены, матери, отца, дядюшек, тетушек, других ближайших родственников. Ничего. (Никого.) Все остальное — иллюзии. Никакой дружбы, тем более любви (без детей!) нет и в помине. Дружба — иллюзия, что можно получить нечто дешевле, чем оно стоит на самом деле. Любовь — хитрая реакция мозга, реакция самообмана, когда человек алчет вполне конкретных материальных вещей, а думает, что влюблен. Впрочем, любовь и влюбленность — совершенно разные понятия. Не понимая этого, мы часто бываем наказаны. Высшим разумом, сиречь Абсолютом. В Писании сказано — возлюби ближнего своего, как себя самого. Больше себя можно возлюбить только Бога. Что же делаем мы, грешные смертные? Уверяем сами себя, что кого-то любим больше самих себя. И — претендуем на душу этого другого человека, его тело. А это антибожественно. А значит, и наказуемо. Любовь должна быть направлена на клан и на Абсолют. Все остальное, увы, только средство, чтобы Клану (сиречь самому себе) было хорошо. Вместе с тем, приятные сердцу люди — не выдумки идеалистов. И слово дружба вполне имеет право на существование. Но только в американском смысле. Приятен тебе человек — товарищ. Виделись два раза — друг. ОК!
Иванов молча слушал Петрова. Отчасти соглашался с ним, отчасти нет. Больше всего Иванову не понравились рассуждения Петрова о друзьях. У Иванова они все-таки были. Настоящие друзья, не в американском смысле слова. Бывший одноклассник. И одна женщина, с которой они всю жизнь общались, поддерживали друг друга, при этом не вступая в интимные отношения.

Отель Бургон,
Париж,
1997

 

ПРО СИДОРА ИВАНОВА И МИХАИЛА БЕЛОВА, или БУМЕРАНГ

С эмигрантом третьей "волны" Мишей Беловым Иванов познакомился на улице Бродвей, в городе Нью-Йорке. Около десяти лет назад. Иванов передавал Белову письмо от одной своей не близкой (тогда) знакомой. Передал. Разговорились. Почувствовали симпатию друг к другу. Обменялись телефонами и адресами.
С тех пор, когда Иванов приезжал в Нью-Йорк, Белов всегда встречал его, и отвозил домой к той (ставшей уже близкой) знакомой.
Потом Иванов со своей нью-йоркской подругой расстался, уехал назад, в Москву. Связь и с Мишей, и со всем остальным заокеанским миром потерял.
Миша объявился спустя несколько лет. И не просто объявился, а буквально зачастил в Москву — он здесь открыл какой-то бизнес. В каждый свой приезд Белов радостно звонил Иванову, заезжал в гости. Приятели выпивали, размышляли о смысле о жизни, вспоминали Нью-Йорк и т.д.
Однажды летом (Белов приехал тогда в отпуск один, без семьи) он печально пожаловался Иванову:
— Сидор, я устал от своей дурацкой семейной жизни. Танька меня не удовлетворяет, точнее, вообще со мной не трахается. Только пилит и пилит, гидра, по пустякам. Я хочу изменить свою жизнь. Познакомь меня с какой-нибудь красивой девушкой.
И Сидор, взяв грех на душу, помог товарищу. Познакомил его с Машей, своей давней знакомой, с которой у него были, как ни странно, вполне нейтральные, неинтимные, спокойно-дружеские отношения.
Иванов и Белов приехали в гости к Маше. Пили, ели, танцевали, разговаривали. Мужчины постоянно шутили, вспоминали Нью-Йорк, словом, хотели произвести на дам (Маша привела еще свою подругу Лену) неизгладимое впечатление.
Миша и Маша понравились друг другу. И уже следующую ночь они провели вместе.
Через неделю Миша улетел в Нью-Йорк и стал оттуда названивать Маше. Пригласил ее в гости, пообещав оплатить все расходы. Маша не будь дурищей приехала. Миша снял ей на две недели квартирку. Они гуляли, обнявшись, по городу, Центральному парку, ходили в рестораны, театры. Казалось, Миша даже забыл о бизнесе и все время уделял только Маше. Впочем, вечером Миша стабильный, как расписание швейцарских поездов, уходил домой, в семью.
Предложения Маше он не сделал. Она и улетела восвояси.
По возвращении позвонила Иванову и трезво предположила, что, видимо, ничего путного из их романа с Мишей не выйдет.
Иванов резонно, хотя и несколько грубовато, ответил:
— Это исключительно ваше дело. Разбирайтесь сами.
Через полгода в Москву прибыл Миша. Приятели встретились в кафе. Взяли пива, закусок. Миша начал распрашивать Сидора:
— Ты видишься с Машей, ты с ней разговаривал?
Иванов отвечал правду:
— Не вижусь, но изредка, примерно раз в месяц, разговариваю с ней по телефону.
Выпив большую кружку зубодробительной "девятки" "Балтики", Миша начал жаловаться:
— Ты понимаешь, у меня такое ощущение, что меня обманули, обокрали.
— Почему ты так думаешь?
— Она приземлилась в аэропорту, увидела меня и сказала: "Как здорово, что я в Нью-Йорке!" Представляешь, она не сказала: "Как здорово, что я вижу тебя!"
— Ты знаешь, а мне ее слова понравились бы. Из них выходит, что Маша — девушка честная. Во всяком случае, она не имитировала чувства. По-моему, это достойно уважения.
— Да, но потом она и вовсе отказалась от меня. Зачем же она приезжала?
— Наверное, она хотела узнать тебя поближе?
— Но почему, почему она не захотела быть со мной?
— По-моему, ты сам себе внушаешь, что это она так решила. Хотя дело, на мой взгляд, не в ней. Если бы ты хотел ее — ты бы ее имел. Страсть рождает страсть. Женщины (как сама природа) признают только сильных мужчин. Только они, сильные, имеют право на размножение. Так устроено в нашем животном мире.
— А разве я слабый?
— Извини, но если ты спрашиваешь об этом, то — да. Впрочем, судить не мне. Я знаю только, что женщина — существо крайне рациональное, намного рациональнее нас, мужчин, наивных и романтичных дураков. Женщина видит в каждом мужчине сумму функций. Если положительные функции превалируют над отрицательными — она начинает тебя любить. Искренне и нежно, не отдавая себе отчета в том, что на самом деле она всего лишь совершает выгодную сделку. Мне кажется, твоя проблема, старик, в том, что ты сам до конца не определился — что ты хочешь? Ты не хочешь жить с Таней, но ты с ней живешь. Ты хочешь быть с Машей, но ты ничего для это не делаешь.
— Это не правда! Ты передергиваешь! Я ведь пригласил ее в Нью-Йорк, потратил на нее три тысячи долларов... Дарил ей подарки.
— Ну и что!? Ты ведь и трахал ее за эти деньги. Твои действия говорят о том, что ты ничего в своей жизни менять не хочешь, но хочешь немножко романтического, красивого секса. И ты его получил. Но, видимо, Маше этого оказалось недостаточно.
— Но я же не могу бросить семью, у меня сын растет.
— Тогда зачем вообще было заваривать эту кашу?
— Я хотел посмотреть, что у нас получится. Мы должны были привыкнуть друг к другу.
— Ты забываешь, что времени ни у тебя, пятидесятилетнего мужчины, ни у нее, тридцатилетней женщины, на обдумывание нет. Биологические часы идут полным ходом. А у нее, наверное, нет и желания сохранить свой статус незамужней дамы. Ты же фактически предложил ей тривиальную роль любовницы, содержанки, пытаясь привлечь ее Нью-Йорком. А он ей на хрен не нужен. Ей семья нужна. Твоя проблема, видимо, в том, что у тебя не оказалось ни страсти (она прошибает любую женщину!), ни большого количества денег (чтобы ее купить). Поэтому вы и расстались.
— А я думаю, причина в другом.
— В чем?
— Она в тебе. Мне кажется, вы — любовники.
— Тогда зачем я вас познакомил?
— Ну, если не любовники, то бывшие любовники.
— Это не правда. И вообще, я люблю худых, болезненно худых женщин.
— Но Маша как раз и есть худая.
— Для меня — нет. На вкус и цвет и товарища нет. Надеюсь, хоть с этим ты не будешь спорить.
— Не буду. Давай вообще сменим тему. Мы же с тобой по-прежнему друзья. В любом случае, был ты с ней или нет — это уже не важно. И я тебя ни в чем не виню.
Приятели встали и пошли к метро. На прощанье они не обнялись, как обычно, а пожали друг другу руки. Утром Миша улетел.
...Иванов плелся на работу и думал об этой истории. Ему было ясно, что прежних доверительных отношений с Мишей у него уже никогда не сложится. Фактически он потерял товарища. Иванов, крупный мастер мазохизма и морализаторства, знал, почему это произошло. Плохо будет тому — через кого грех придет на землю. Иванов свел (назовем вещи своими именами) женатого мужчину с незамужней женщиной. Это уже грех. И бумеранг молниеносно вернулся к Иванову, тюкнув размашисто по затылку.
Конец века. Конец тысячелетия. Время сгустилось. Чтобы выжить — надо быть святым.

1999
Есенинский бульвар

 

АБСОЛЮТНО НЕВЫДУМАННАЯ ПЬЕСА ИЗ ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ СИДОРА ИВАНОВА

Ночь. Кровать. Вздохи.
Она:
— Ты мое счастье. Я тебя люблю.
Он:
— Я тоже.
Она:
— Еще, еще, еще...
Он:
— ....
Она:
— Еще, еще, еще...
Он:
— ....
Она:
— Ты мое счастье. Ты меня отключаешь. Я тебя люблю, Андрюшка...
Занавес.

16.05.1999
Замоскворечье

 

ИВАНОВ И ЛАРИСА

Сидор Иванов и Лариса Шумская работали в журнале. Обозревателями.
На одной редакционной вечеринке они танцевали, и вдруг — при всех, открыто, страстно! — стали целоваться, хотя ранее никогда подобными глупостями друг с другом не занимались. Потом Иванов внезапно остановил этот процесс. Как будто кто-то прочертил между ними невидимую стену.
Они остались друзьями. Странными, преданными друг другу друзьями разных полов. Лариса приезжала к Сидору домой и готовила поесть, мыла окна, стригла его, критиковала его возлюбленных. Сидор давал ей подзаработать на рекламных материалах, подкидывал клиентов для заказных статей, водил на различные вечеринки, приглашал на party, которые иногда устраивал у себя дома. На одном из таких раутов она познакомилась со своим будущим мужем, богатым банкиром.
Брак оказался счастливым. Дом — полная чаша. Двое детей. Благополучие. Но она все равно по-прежнему звонила Сидору, рассказывала ему все о своей семейной жизни, иногда приезжала к нему, чтобы постричь его, опять критиковала его возлюбленных. Сидор по-прежнему оставался холостяком.
Однажды к гости к Сидору приехал его товарищ, фотограф Олег. Выпили, разговорились. Как водится, начали костерить женщин, которые, по словам Олега, необходимы только для одной цели — воспроизводство рода. Никаких других дел с ними, дескать, вести нельзя.
— Это ты зря. — ответил Сидор. — Один из самых близких моих друзей — женщина. Это настоящий, прекрасный человек.
И рассказал Олегу о Ларисе.
Олег задумался, выпил еще рюмашку и сказал:
— У Ларисы — душевная травма. Ты ей в свое время пренебрег как женщиной. Это не дает ей покоя уже много лет. И вся ваша дружба выдуманная. Ее цель проста — влюбить тебя в себя. Как только это произойдет — ты перестанешь ей быть интересным. Короче говоря, как только вы переспите — вы расстанетесь.
Иванов не согласился с Олегом, но и доказывать ему ничего не стал.

17.05.1999
Ст. Партизанская

 

ИВАНОВ И ДЖУЛИЯ

Когда в середине девяностых Иванов был директором рекламного агентства, у него было много денег, а следовательно и много женщин. Одну из них звали Джулия. Она работала в конторе у деятельного Иванова менеджером. Выглядела Джулия весьма привлекательно. Худенькая, стройная, миниатюрная шатенка. Когда все сотрудники вечером расходились по домам, Иванов и Джулия задерживались, чтобы продолжить заниматься не только производственнными делами, но и разными другими. В общем, можно сказать, что наши герои по-своему любили друг друга.
Потом они поссорились. И расстались. Джулия родила от собственного мужа очаровательного сынишку. Иванов уехал за границу, жил во Франции, Швейцарии, Америке, где занимался неизвестно чем. Затем вернулся, начал издавать собственный журнал.
Прошло пять лет.
Джулия развелась с мужем. Сама зарабатывала себе на жизнь. Иванов кое-как держался на плаву.
Джулия позвонила Иванову и протараторила:
— Сидор ты лютый, свинья подлая, я слышала, ты издаешь навороченный журнальчик. Не возьмешь меня на работу?
— Нет, — ответил Иванов. — Я наоборот сейчас сокращаю штат. Дела идут очень плохо. Шуршиков все меньше и меньше.
— Не возьмешь, и не надо, — неожиданно быстро согласилась Джулия. — Тогда давай встретимся просто так.
Встретились. Внешне Джулия совершенно не изменилась. Впрочем, в глазах появилась некая суровость. Дома у Иванова Джулия сказала, как отрезала:
— Я теперь дама серьезная, я мама. Бескорыстно любить тебя больше не могу. Давай я буду твоей любовницей, а ты мне заплатишь тысячу баксов.
— Это за какой период? — спросил расчетливый Иванов.
— А, да мне все равно! — махнула рукой милая Джулия, не потерявшая даже при нашей сумасшедшей и прагматичной жизни романтизма.
Иванов очень хотел Джулию. Но еще больше он хотел сохранить тысячу долларов.
— Может быть, возьмешь книгами? — спросил прижимистый Иванов. — У меня неплохая коллекция фолиантов по искусству!
Джулия осмотрела книги. И отказалась.
— Впрочем, нет, — вдруг решила она, — я знаю, у тебя вышел в Америке сборник рассказов. Давай меняться. Ты мне книгу. А я тебе лифчик покажу.
Иванов охотно согласился.
Задрав кофточку и показав бывшему любовнику лифчик, Джулия залезла на стол (что она и ранее обожала делать) и начала танцевать.
Через неделю она приехала опять.
В тот день Иванов сэкономил тысячу долларов.
Через месяц Иванов и Джулия по традиции поссорились. И вновь расстались. Видимо, опять на многие годы.

 

ОПЯТЬ ПРО ИВАНОВА И ЛАРИСУ

Многие годы Иванов и Лариса "дружат" по телефону. Они обсуждают все на свете, служа друг другу своеобразными психотерапевтами. Иногда Иванов и Лариса размышляют вслух и про "это".
— По-моему, — сказал однажды по телефону Иванов Ларисе, — каждый современный мужчина хочет в жизни только секса и денег. Точнее, он хочет только секса. Деньги ему нужны только для того, чтобы заниматься сексом. Старикашка Фрейд бессмертен.
— А работа? Разве это не третий стимул? — спросила Лариса.
— Работа тоже нужна мужчине для того, чтобы иметь секс. Начальнику производство не интересно абсолютно. Ему интересна возможность повелевать коллективом, в том числе и женщинами. У женатого мужчины нет другого пути заинтересовать женщину. Он должен простимулировать ее материально. Обеспечить возможность заработка, зачастую дополнительного. И делается это, разумеется, не бескорыстно. По-моему мнению, вообще работа в коллективе — это сексуальный акт. Директор фирмы имеет своего зама, зам — начальника отдела, начальник отдела — мелких клерков. И так дальше. В свою очередь директора фирмы имеют заказчики и городские власти. Все имеют всех. В сфере производственных отношений — сплошные бисексуалы. На планерках в трудовых коллективах страшно находиться. Картина печальная. Во главе угла — самец-начальник, вокруг красивые "телки" и женоподобные мужики, притворившиеся евнухами. Если не притворятся — их уволят. Начальник-самец должен иметь всех и устранять конкурентов. Начальник обязан быть половым гигантом. Даже если он им не является. Я вспоминаю своих приятелей-журналистов, которые стали главными редакторами. Как только они дорывались до власти — тут же менялся их стиль поведения, их взгляды, их лица...
— Лица? — робко уточнила Лариса.
— Именно лица. Это не досужие выдумки, что лицо — зеркало души. Тишайшие обозреватели, встав у руля изданий, на моих глазах превращались в сексуальных психопатов, из глаз которых сочилась сперма. Они начинали трахать и трахают до сих пор всех подряд в своих редакциях. И дело даже не в том, что им этого хочется. Надо сооответствовать должности. Начальник — самец, вожак стаи. Он обеспечивает стае прокорм, имея за это всех самок, какие только в стае есть. Фаллос в данном случае просто один из инструментов управления. Если начальник в России перестает спать со своими сотрудницами — это дурной для него признак. Значит, в скором времени власть может перейти к другому. Согласна?
— Согласна. — ответила Лариса. — Я, слава Богу, сейчас сижу дома, муж обеспечивает. Но как вспомню свой производственный опыт, так вздрогну. Никогда начальников не интересовало качество моей работы, все просто хотели затащить меня в койку.
— Кстати говоря, модель производственных отношений легко переносится и на семью. Чем больше я изучаю современный институт брака, тем прихожу все к более и более неромантическим выводам. Брак — это захват желанной территории более сильным и напористым участником союза. Поэтому, скажем, браки между москвичами не так прочны. Более жизнеспособны браки между москвичами и иногородними. У москвичей есть до сих пор не отмененная прописка, сиречь возможность выжить в России, ибо в других регионах таких возможностей значительно меньше — восемьдесят процентов российского капитала находится в столице, а у провинциалов есть напор, натиск, энергия. Коренные москвичи ленивы, инертны. Главный вопрос жизни — вопрос крыши над головой на хорошей территории — для них решили родители. Детки могут почивать на лаврах.
Самое печальное в этом — нечестность. Нечестность людей перед собой и Богом. Мы принимаем за Любовь обычный расчет, жажду выжить. Но не жить.
— Это происходит, наверное, и оттого, что в нашей стране каждое поколение должно решить сверхзадачу. Решить вопрос крыши над головой. Многие десятилетия жилье не передавалось из поколения в поколение, как в цивилизованном мире. Отсюда — деформация в сознании. Отсюда — пятиэтажные — зачастую недостроенные, пустующие! — особняки на шести сотках. Крыши над головой нет до сих пор у многих. Крыша по-прежнему едет у всей страны. И не понятно, что будет дальше? И что нам всем делать?
— До тех пор пока есть возможность, сиди, Лора, дома. Не ходи на работу. Холь, лелей себя и мужа. Он — замечательный, энергичный провинциал. В Москве выживают самые стойкие. Ты за ним как за каменной стеной. И я не представляю тебя с другим.
— Я тоже. — сказала Лариса.
И собеседники перешли на другие темы.

21.03.1999

 

УДАЧНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ ИВАНОВА

В конце девяностых Иванов жил один. В большой трехкомнатной квартире кирпичного девятиэтажного дома Министерства Обороны. Ходил в халате и курил трубку. Иванов работал обозревателем двух газет. На службе появлялся редко — писал тексты в основном дома. Их печатали — денег хватало. Женщин Иванов менял, как перчатки. Наглый, избалованный, капризный. Иногда он даже скрывался от своих пассий.
— Можно я приеду? — спрашивала N.
— Нет, нет, — решительно отвечал Иванов. — Я занят.
— Ну хотя бы на полчасика. Только тебя поцеловать.
— Не могу. Я к тому же неважно себя чувствую...
Когда Иванову надоедала городская жизнь — он уезжал на дачу и стриг там газон, топил в холодные дни печку. Когда надоедала дача, возвращался в Москву, делал на собственном ризографе малотиражные книжки, которые потом дарил друзьям.
Иванов добился всего, чего хотел. Желаний больше не было. Квартира, дача, мини-типография, "Ниссан" в гараже, женщины... Он имел все. И понял, что это тупик, омертвение, кризис, крах. И он задумал сделать над собой эксперимент: отказаться — временно! — от достигнутого и начать жизнь с нуля.
Иванов сдал квартиру и переехал к родителям. Он стал жить в одной крошечной комнатенке вместе с племянником.
Через две недели пассии Иванова забыли о нем напрочь. Он перестал их интересовать как носитель определенных благ. Он стал бесперспективен. Встречаться с подругами Иванову стало негде. Он перестал быть субъектом на рынке личной жизни. Он выпал из привычной колеи. Иванову стало грустно. Бешеная чертовка плоть напоминала о себе ежесекундно. Иванов понял, что это значит, хронический сексуальный голод. Все свое нереализованное либидо Иванов направил на бизнес, стремясь в кратчайшие сроки решить — по новой! — квартирный вопрос, точнее — вопрос с личной жизнью. Иванов уходил на работу в 7.30 — возвращался к десяти. Ел и тут же ложился спать. Ночью ему снились фантасмагорические эротические сны.
Иванов усиливал обороты. Он стал экономить каждый рубль, брался за любой рекламный заказ, ждал как манны небесной дней выплаты гонорара за квартиру, перестал давать деньги бывшей жене на содержание ребенка. Каждый день он покупал газету из "Рук в руки", ища там дешевые квартиры. И даже начал вступать в торг с продавцами жилья, не имея и половины необходимой суммы для покупки самой непритязательной халупы. Иванов развил дикую, нечеловеческую энергию. И стал зарабатывать в десятки раз больше, чем раньше. И — не чудо ли? — цены на московскую недвижимость стали стремительно снижаться.
Иногда Иванову все-таки звонила одна дама, Жанна Соловьева, приглашала к себе в гости. Иванов отказывался. Он знал, что если у него будет возможность заниматься любовью, все стимулы для покупки жилья исчезнут.
Через два года Иванов купил новую квартиру. И опять стал менять женщин, как перчатки.

14.05.1999
Замоскворечье

 

КАК СИДОР ИВАНОВ НА РАБОТУ УСТРАИВАЛСЯ

С работой Сидору Иванову не везло. Зато везло с друзьями. Все после августовского кризиса его хотели куда-то устроить. Однажды Иванов случайно встретил на улице свою подругу Катю. Катя была замужем за крутым бизнесменом, сидела дома, воспитывала малютку-дочь, а раньше прозябала вместе с Ивановым в одной бедной демократической редакции. Узнав, сколько Иванов получает, Катя решительно сказала:
— Вот тебе телефон Бориса Исааковича, он заместитель главного редактора газеты "Русская отчизна", ему нужны корреспонденты. Оклад — штукарь бачей. Не забудь передать привет от нашей семьи. Мы его друзья.
На следующий день Иванов, созвонившись с Борисом Исааковичем, предстал пред его светлые очи.
— Рассказывайте! — отчеканил заместитель главного редактора.
Иванов достаточно бегло изложил свою путаную биографию, делая упор на то, что долгие годы был обычным московским газетчиком.
— Мы согласны, — неожиданно быстро сказал Борис Исаакович, — Вы нам подходите.
Иванов растерялся. Его берут на тыщу баксов? Без всяких резюме? Без испытательного срока? Без родственного блата, просто по рекомендации приятелей?
Счастливый, Иванов спросил:
— А в какой отдел Вы меня берете?
— Как?! — удивился Борис Исаакович. — а Вам разве не сказали? Нам нужен собственный корреспондент в Чечне.
С тех пор, когда Иванову предлагали оклад в тысячу долларов, он даже на собеседования не ходил.