|
|
Проза
Сидор
ИВАНОВ
ГЛАЗА
СОВСЕМ ИНОГО ЦВЕТА
Иванов
привык не верить злым и злобным словам. Он понимал, насколько они смешны
и в чем-то даже роскошны, особенно если их говорит любимый человек.
Тот, кто читал Леопольда Мазоха, обязательно прочтет маркиза де Сада.
Тот, кто во время нежной страсти говорит: "Ударь, шлепни меня сильнее!",
ударит — как только появится случай — сам. И не в постели. В повседневной
жизни. Ударит и словом и делом. А, может быть, и ножом.
Иванов знал, что любовь — это вирус, тяжелое заболевание. Но Иванов также
знал, что это заболевание излечимо. В конце концов человек любит прежде
всего себя самого, а также ту сумму положительных эмоций, которые ему
дает другой человек. Если не дает — начинается поиск иного индивида, на
кого можно выплеснуть свои чувства.
Глупцы ищут всю жизнь. Мудрецы не ищут, а находят. И двигаются не вширь,
а ввысь. По вертикали.
Когда возлюбленная Иванова — юная Эсфирь — сказала ему, что "все
кончено" и "меж ними связи больше нет", Иванов не удивился.
Он не воспринял ее слова всерьез. Наоборот, он понял, что их отношения
еще будут долго развиваться. Иванов хорошо представлял садо-мазохистские
склонности Эсфири и понимал, что он для нее — очень подходящий объект
для экспериментов и самопознания.
Иванов знал правила игры Эсфири. Они ему не нравились. Но он был защищен.
Опытом, проседью в висках, своей способностью анализировать ситуацию,
книгами своих собратьев по духу.
2
Иванов лежал на диване и читал поэта и философа Константина Кедрова.
"...даже в земной жизни мы часто не умеем радоваться. Зато очень
склонны страдать. "Живите и радуйтесь", — сказал Христос. Физиологи
даже говорят о существовании в мозгу двух зон: Ада и Рая. Включаются они
по очереди, и человека бросает то в жар, то в холод. Впрочем, давайте
вспомним, при каких обстоятельствах чередуются контрастные режимы. Ну
да! Это делается при закалке стали. В природе нет ничего бессмысленного.
Зло должно оставаться только во внешнем мире, не проникая в душу. "Тьма
внешняя" — это есть Ад, изгнанный из души. "Все прощать"
и "не помнить зла" могут только великие подвижники и святые.
Все думают, что вечная жизнь где-то далеко от нас, в безграничных далях
Вселенной. На самом деле она даже не рядом с вами, а внутри вас.
Человек — существо странное. Он многое не может: не видит в темноте, как
кошка, не бежит даже со скоростью кенгуру, не слышит ультразвук, не летает,
как птица, не живет в воде, как рыба; но зато он может жить в вечности
уже сегодня, если захочет. Для этого у него есть два дара. Дар видеть
добро и зло и второй, гораздо более важный, — дар выбирать добро. Первое
приносит человеку страдание и выводит его к чистилищу. Второе дает ему
Рай уже на Земле.
Жизнь на Земле — это акклиматизация к вечности".
Раздался телефонный звонок. Иванову позвонила его соседка по даче Ирочка.
Она начала рассказывать о своих проблемах в личной жизни.
— Ты понимаешь, мужчины и женщины, по-моему, никогда не найдут общего
языка. Мы прилетели с разных планет. Во всяком случае, у меня что-то нет
никаких перспектив. Летом у меня были проблемы с одним мужчиной. Он стал
меня напрягать. Я отказалась от него и перекинула свои эмоции на другого.
Он принял мои правила игры. Но теперь меня напрягает и он. Ужасно, что
все всегда одно и то же. Полной гармонии нет. Видимо, нужно, чтобы кто-то
был сильнее и мудрее, только тогда чувство между двумя людьми может выжить.
Я уже готова быть ведомой, потому что не хочу как пони бегать по кругу.
Иванов не стал рассказывать Ирочке про Эсфирь, а предложил: "Хочешь
я прочту тебе по этому поводу стихи Северянина"?
— Конечно, — ответила Ирочка.
Иванов пошел в другую комнату, достал с полки томик Северянина. И начал
декламировать.
Сколько раз бывало:
эта! эта!
Не иная. Вот она, мечта!
Но восторг весны сменяло лето,
И оказывалось — нет, не та...
....................................................
....................................................
....................................................
....................................................
Пусть не долго — все-таки родными
Были мы и счастье берегли,
И обычное любимой имя
Было лучшим именем земли!
А потом подруга уходила, —
Не уйти подруга не могла.
Фимиам навеяло кадило,
Струйка свеяла сырая мгла...
И глаза совсем иного цвета
Заменили прежние глаза,
И опять казалось: эта! эта!
В новой женщине все было — за!
И опять цветы благоухали,
И другое имя в этот раз
Золотом сверкало на эмали,
Вознесенное в иконостас!
— Хороше стихотворение,
— сказала Ирочка. — Видимо, в самом деле мы любим только только самих
себя. И сами себе придумываем любовный иконостас.
— Его легче придумать, когда любишь человека творческого. Я, например,
всегда боготворил женщин созидающих. Художниц и балерин, поэтесс и журналисток...
Просто красивая женщина неабсолютна, ибо красота конечна.
— Но талант тоже конечен.
— От таланта остаются плоды. Ими восхищаются вне зависимости от времени.
Впрочем, красота — это тоже талант. Пушкин это понимал.
— А как у тебя дела? — спросила Ирочка.
— Нормально, — не соврал Иванов. — Только работы много. В отпуске не был
два года. Очень хочу отдохнуть.
— Куда поедешь?
— Наверное, в Испанию. Все хвалят.
— Я, наверное, тоже в Испанию поеду. Только не знаю — с кем. Слушай, а,
может быть, махнем вместе?
— А почему бы и нет? — игриво расхохотался Иванов.
И они договорились, что будут созваниваться чаще.
14.01.2001
|