Здравствуйте,
Ялатан, рыжеглазое детство!!!
Спешу сообщить, что луки мои уже готовы. Тетива из ресниц, потерянных
прибрежными птицами, прослужит до их возвращения. Я раскрыл секрет прежних
облаколовов — особо крепки ресницы, потерянные птицей в полете. И еще:
ни слова при них об охоте.
И вот в полях безглазых
ищу для тебя ресницы.
Синее в рыжем мне уже снится.
Отныне не бойтесь ходить босиком. — Я убрал все скелеты с материков.
И ветра
согнул вокруг паруса, — никаких сквозняков. Только воздух дыхания с
утра
позднего до утра раннего. Вы же знаете, с Вами я могу и не спать. А
для Вас —
шалаш из ароматного каштана. И гамак из огромной океанской лилии. Если
хотите,
могу послать к Вам птиц со своими письмами, только бы не задохнулся
от пуха
город. Подниму ворот, — приказал камням не расти у гостей за спиной,
даже если
это спасает от холода. А под водой установил качели, — не знал, что
делать с
глубиной. Теперь и там Вам развлеченье.
Что ж, заканчиваю мое песчаное письмо. Скоро Ваш вертолет сядет на эти
буквы...
Царапаю тебе уже следующее письмо. Птицы настороже. Прилетай скорее,
не то я
задушу твой город. А потом и все остальные. Ты же знаешь, — я неугомонен
во
гневе. Ты же за это и любишь меня. Если прилетишь ночью, увидишь костер
из моей
кожи — на меня не похоже? Хорошо, подожду еще пятнадцать минут. Птицы
тоже.
Волны слизывают слезы. Мне сочувствует все естественное. Зачем я жду
тебя?
Просто все здесь служит тебе. Я построил это царство. И не повернуть
вспять. Я
чувствую твое приближение. Мне лучше. Вены залезли под кожу. Клювы улыбаются,
волны пляшут...
Ты таки осталась! Я даже и забыл, точнее совсем не знал, что ты еще
в шалаше.
Что же меня так убивало? Наверное, ветер нанес ран и не вытер. Я приказываю
этому царству состариться! Потому что я хочу тебя сразу и сызволь! Да!!
Я
впервые ору на свой остров! Оскальтесь, скалы, будьте милосердны, камни,
выньте
свое — или мое, сердце из-под чресел. Я накладываю вам каши каждое утро,
но вы
для меня не КАЖДЫЕ!
Я отвезу тебя на море и только тогда поверю, что оно действительно существует.
Вокруг океан, и он меня заебал. Хочу в твои уюты, хочу в убогие каюты.
Изъездить
мир за твоим запахом...
Мои ладони станут веером при первых подвигах жары. А ты в руках его
сожми. Моя
вечность тебя не искалечит. Наколка на предплечье, — вот матрос несет
серебряный
поднос. На нем заказанное лечо. Ты голодна с утра, конечно. Сквозь воду
рыба не
видна. Где ты — всегда есть глубина. Смотрю на след твоей ступни, а
рядом — мой,
от пятерни. Я наклонялся посмотреть, как ты смогла не улететь вчерашним
вечером.
Но утром палубу отдраили. А мы на ней отмечены. Уж далеко за полдень.
Платье
синее. А ты его красивее. В рыжих бороздах твоих волос мой глаз зарос.
Не знаю,
как я жил на острове без жгучего и острого. Сглатываю слюну и бреду
вдоль
бортика с глазами морского котика. За твоей летящей спиной. И как я
раньше
убивал зверей? Сейчас я каждый раз расстрелян, как только прикасаюсь
к двери, за
которой твое сердце бьется за меня.
И никак не развернется, потому что я тоже открываю глаза, когда ты уж
во сне
видишь меня. У меня есть семья, но сегодняшнее чувство чудовищней. Ты
— мое
небо, она — земля. А я подвешен качелями за шею.
Я могу оградить тебя от боли, даже если Бог недоволен. Попроси, что
угодно, — и
без конверта я не оставлю тебя. Писать письма откровенней крови. И откровенней
времени. Мой дождь с радостью ложится в твои пески. Я попрошу твоей
руки, чтобы
всю силу лосиную внырнуть в ручейки. Ты знаешь лучше меня, в какую сторону
карусель завертится. Все получится. Все отпенится!
Знай: один из всех островов ежемгновенно создается для тебя.
Я угадываю твои молчаливые взгляды. Нет, это не дружба — мне не хочется
взять
чьи-то ноги в руки и до и после ужина. Но и не любовь — где страсть
со страхом
ее старости? И не опасней.
Пусть в мире не будет китов и воды, вечных слез и судьбы, мне нужно
одно
обязательно знать: что у меня в этом мире есть ТЫ.
Мне так не хочется с тобою расставаться. Мне так не хочется с тобою
объясняться.
Мне хочется с тобой писать, купаться, засыпать, просыпаться.
Мне хочется написать тебе все стихи, в которых нет блядства!
Ты же знаешь, как я робок, когда в стихах моих нет скобок. Ты думала,
я не пишу
на камнях, когда их раздирает страх? Они снимали шляпы мха, когда задребезжат
верха. — Они со мною тебя ждали. А еще: кукурузные поля узрели зрелость,
и между
ними чуть не зачалась война. — У них другое счастье о зачатии. Но тем
не менее:
я отмыл темную сторону лужи, и теперь Луна предо мною вся светлая. Ты
ей путь
укажи, и она снизойдет до километров.
Знаешь, когда я впервые побывал в гостинице, я наполнил ванну снегом.
Все люди
на улице смотрели на целостность. А я смотрел на тебя. Я сжимал в угодиях
рук
твоей страсти утюг. Киоск с мороженым взорвался от нерасположенного,
— мой
взгляд залепили снега. Я верю ветрам с твоего берега, несущихся в осень:
восемь:
навсегда.
Ты знаешь, тут приключения свалились мне на голову. Пришлось устроить
мозговую
карусель. Зато отпали шейные качели. Теперь я свободен, как мог, и дважды
не
одинок. Я, пожалуй, попробую составить поэму из гусиных перьев, а не
писать их
кровью. Я с миром за любовь поспорю. Их не развеет ветер, не смоет и
слюна
прибоя, — уйду я с плоскогорья. На вершины, где белые буквы воткнут
в щели
коршуны. И пусть мир увидит, что страсть может быть чистой. Мои пушистые
горы
будут ждать твоих рук, твоих щек, чтобы стать подушистей. А если в городе
тебе
дадут за это денег, привези побольше лакомства моллюскам и материала
на
воздушный шар. Чтобы впредь я мог провожать тебя до неба.
Ты привезла мне ребенка.
Ты прилетела с мальчиком с волосами, посыпанными цветным пеплом.
Я раньше думал, что это золото, а это — волосы.
Твои: как остались на каштане, что вырос под гамаком, на котором ты
спала.
Бывало: я долго ходил между твоими ресницами, не задевая веток, чтобы
ты не
проснулась.
Я тайком разглядывал твой последний след перед сном.
Я, как дурак, боялся, что ты не вернешься после сна,
поэтому я шел за тобой, чтобы не дать тебе уснуть с кем ни попадя.
Я даже сжимал кулак так, чтобы всегда осталось место для твоего пальца.
Я не устоял перед его взглядом из-за золотых волос
или я не устоял из-за золотых волос?
Но я впервые посмотрел в свои глаза
и увидел ЗА!
Камни вокруг рассыпались в песок
от слез
и для того, чтобы он не был одинок.
Их слеза подкатила ему за спину,
и я не останавливал ее.
Только когда в их соленой воде
я увидел доверительные профили,
я поверил тебе больше,
чем им
и себе —
мой сын смотрел в мои проседи.
Он видел все: и в лесах забитого лося,
которого мне спасти не удалося,
и в погребе забитого деда,
и палки крестьян, что я видел, НЕ ВЕДАЯ.
ОН ВСЕ ВДРУГ УВИДЕЛ:
ДО КРОХОТНЫХ СЛЕЗ.
И Я ПРОТЯНУЛ ЕМУ ПОСЛЕДНИЙ ПРОГНОЗ —
РУКУ, НЕ ЗАПЯТНАННУЮ ГАДАЛКАМИ.
Я вырастил из руки лилию.
Я снял с фиалки синюю.
Но я ни разу не подумал,
что можешь подарить мне ты —
мальчика в рыжем инее!
Лето — осень
2002