Вернуться на предыдущую страницу

No. 3 — 4 (22 — 23), 2009

   
Короткая проза



Ганна ШЕВЧЕНКО



ЛЮДИ И ВЕЩИ



ТАК НЕЛЬЗЯ

Она села на тумбочку возле стены и прильнула спиной к обоям.
— Я так больше не могу, — сказала она.
На минуту задумалась, обвела глазами комнату и снова сказала:
— Так нельзя.
Оливковые обои шевельнулись под ее спиной и ответили:
— Малыш, у нас все будет хорошо.
Она встала, повернулась к обоям и начала говорить:
— Я так больше не могу. Я думала, что выхожу замуж за живую ткань. А ты постоянно превращаешься то в пластиковую панель, то в виниловые обои. Вчера на ужине у Красниковых ты превратился в мельхиоровую ложку. А когда ты становишься мочалкой из микрофибры я не испытываю к тебе никаких чувств, кроме раздражения.
— Я хотел бы стать деревом, — сказали обои, — хотел бы вырабатывать хлорофилл…
— Я устала. У меня болят ноги. Я постоянно одна.
— Смотри, у меня уже кое-что получается, — сказали обои и чуть заметно шевельнули оливковым рисунком.
Она закрыла лицо ладонями, пошла на противоположную сторону комнаты, легла на диван и задрожала.
— Малыш, тебе холодно? —  спросили обои, — Погоди, сейчас я превращусь в полиамидовое одеяло и укрою тебя…



ПЛАСТИЛИНОВАЯ ГОЛОВА

Человек с пластилиновой головой был дарвинистом и в процессе эволюции совершенствовал умение приспосабливаться. Ему удавалось многое: группировать голову в идеальный шар, трансформировать ее в четкий куб со стороной двадцать четыре сантиметра, вытягивать в наклонный параллелепипед. Даже более сложные фигуры: усеченный конус, четырехугольная пирамида, ортоцентрический тетраэдр со  временем стали даваться. А вот звезда не получалась. Бился пластилином о стену, засовывал в микроволновку, помещал в морозильную камеру — не выходит и все.
Казалось бы, что сложного, растянуть пластилин в пять жалких лучей, но нет, не дано.



МАРИВАННА И ЧЕРТИ

Когда Мариванна легла в больницу, дочь дала ей денег и разъяснила, кому, сколько и за что.
Операция была оплачена в кассе, но Мариванна дала врачу еще пять тысяч, когда отошла от наркоза. Взял, наглая рожа, даже не поморщился.
Потом брезгливым медсестрам по сотне за укол и за капельницу. Вечером санитарке двести, за то, что судно подала и белье сменила.
Ночью состояние Мариванны ухудшилось. К ее кровати подошли два мерзких типа с квадратными головами и стали тащить ее в пропасть, которая образовалась рядом с кроватью. Она спешно полезла в карман и сунула этим мерзавцам по тысяче. Они взяли деньги  и смылись в свою бездну, как в сливную воронку. Она немного подумала, охая и кряхтя, встала с постели и прыгнула вслед за ними.



ПОЧЕМУ У ТЕБЯ НЕТ ПЛЕЧА?

Сегодня впервые она увидела его раздетым. Они  много времени проводили вместе, но сегодня она впервые увидела его раздетым.
— Почему у тебя нет плеча? — спросила она.
— У меня нет плеча, — ответил он.
— Почему? —  спросила она.
— Его нет, — ответил он.
Она внимательно посмотрела на широкое отверстие, которое было на месте правого плеча. Удивительным было то, что правая рука была на месте, а плеча не было. Рука  держалась на невидимых шарнирах и росла из воздуха.
— Я встречала разных мужчин, — сказала она, — у кого-то не было сердца, у кого-то души, у многих не было мозгов, а вот без плеча…
Она хотела прижаться к его правому плечу, но вспомнила, что  его нет. Тогда она прижалась к левому и подумала: Это ничего… ничего… Все будет хорошо…



ПЕРЕМЕНА ПОЛА

Маршрутка  подъехала быстро, и он был отброшен наполовину недокуренным  в сторону урны. Приземлился. И продолжал бы тлеть, если бы на него не наступила симпатичная ножка на каблучке.
Через полчаса его кто-то спешно поднял и засунул в вонючий карман. Вскоре в темной тесноте собралось несколько таких, как он.
От удушья он потерял сознание и пришел в себя от звуков сиплого, лающего кашля, громкой матерной брани и звона граненых стаканов. Он был зажат между двух грязных пальцев  и тянулся к горящей спичке.
После первой затяжки брань усилилась, и  послышался глухой удар.
Он пролежал несколько дней, один, в  тесноте, заваленный костлявым телом.

Наконец послышался долгий, тревожный звонок в дверь, скрежет ломающегося замка, голоса в коридоре. И лишь когда его высвободила рука в резиновой перчатке, он почувствовал облегчение.
Но теперь его стали называть по-другому, как-то по-женски —  улика.



ДАВАЙТЕ РАЗГОВАРИВАТЬ!

Максим Денисович шел со скоростью четыре километра в час.  Ступал равномерно, то одной ногой, то другой. Руками взмахивал поочередно, то правой, то левой. Когда прошел сто шестнадцать километров, встретил Артема Петровича.
— Давайте разговаривать, — предложил Максим Денисович.
— Давайте, — согласился Артем Петрович.
— У меня нашли белок в моче, — сказал Максим Денисович.
— А у меня —  сахар в крови, — сказал Артем Петрович.
Мужчины поделились новостями и пошли в противоположные стороны. Артем Петрович — назад, а Максим Денисович — вперед.



КУБИК РУБИКА

Одна женщина три дня крутила кубик Рубика и ко дню Благодарения сделала кошку. Одна сторона ее была красная, другая — желтая, третья — зеленая, четвертая — синяя, пятая — белая, а живот — черный.



ЦЕНТР ЗЕМЛИ

Когда пришла зима, водопроводчик Михайлов спустился в канализационный люк и направился к центру Земли. Он двигался очень долго и лишь когда  увидел melolontha  и почувствовал запах syringa, вздохнул с облегчением.



ТАБУРЕТ

Игорь Петрович пошел в магазин за мясом, а купил табурет. Когда вернулся домой, жена обрадовалась и сказала, что как раз несколько минут назад сломала ногу и стала вегетарианкой.



ДОКТОР ВОЛДЕБРУТ

Марина Матвеевна в молодости имела плохое зрение, и доктор Волдебрут выписал ей лекарство. Всю жизнь она принимала горькие пилюли и лишь к старости стала различать цвета. Теперь, когда заканчивался дождь, Марина Матвеевна выходила на крыльцо и любовалась радугой.



ПРОСТИТЕ, ОБОЗНАЛАСЬ!

В комнату вошел человек. Лицо у него было как пододеяльник. Вместо ушей подушки — правая и левая. Язык, как простыня. Руки и ноги — деревянные.
При более внимательном рассмотрении оказалось, что он —  кровать.
Простите, обозналась!



ГДЕ Я ЕГО ВИДЕЛА?

Какое знакомое лицо! Где я его видела? Волосы у него, как гречневая каша; нос — как коромысло; глаза — как остывший чай; губы — как печатный пряник. Вместо живота — закипающий самовар. Он идет по улице, стучит сухой корягой по толстому пузу и кричит: э-ге-ге!
Где же я его видела? Вспомнила! Нигде я его не видела! Я его только что придумала!