Силлабо-тоникаМихаил ЛЯШЕНКО
ИЗ ЦИКЛА «КУЛЬТУРОФОБИЯ»
* * * Что нужды спрашивать слова —
они не помнят то, что значат, ни постижений, ни чудачеств, а только — «на дворе трава…» В пределах белого листа под шелест ветреной подачи недорисованный стопкадр навзрыд о неминучем плачет, ржавеет всадник на коне, линяет гипсовый атлет, горчит растресканная глина по белым складкам кринолина, и в замысле растаял свет. «Закат Европы состоялся», — я объявил и рассмеялся. Непобедимый архетип и побежденная природа в пределах вымысла и кода снам обостряет аппетит, вещает истину петит с единого для всех дисплея — правее брать или левее и как, кому и чем платить. Лечу, как хлам в «Забриски поинт», стихаю, как 9-й вал, как пыль, что ведает и помнит, чтоб с воробьем учить слова, с верблюдом пожевав колючек. Нам речь до щебета наскучит, как вместо хлеба пахлава. Бредет усталый караван, незатянувшимся экраном зияет голубая рана, наследуя шестую власть. А умирать пока что рано… * * *
Жить, окунувшись с головою
в седой простор простого дня, жить, как рассыпаться золою по чутким листьям октября, и по бумаге проскрипеть, и похрустеть сухим морозом, поэзию читать, как прозу, и боль привычную терпеть, всегда, в любое время года, жить, отжимать из оды воду, суть от жеманства отделить, сюжет в клубок смотать, как нить, откланяться и дверь прикрыть вслед за дворянскою культурой, надменно сжав усталый рот. Как раз насупился народ, и где-то льется пуля-дура. * * *
Ничего не остается
между небом и землей, только гул пустых колодцев над пустыней золотой. В пригоршне с густой водой — черный снег, соленый зной. Жизнь веревочкой завьется, отзовется, обернется и на взлете оборвется, и рассыплется золой. |