Вернуться на предыдущую страницу

No. 4 (29), 2011

   

Силлабо-тоника


Дмитрий МУРЗИН



ВСЕ, ЧТО БУДЕТ — БУДЕТ ПУСТЬ
 
*  *  *

Не давай мне, Боже, власти,
Чтоб тираном я не стал,
Да избави от напасти
Капиталить капитал.

Ниспошли смягченье нрава,
Все, что будет — будет пусть,
Но не дай отведать славы,
Потому что возгоржусь.

Ничего не надо даром,
Для других попридержи
И большие гонорары,
И большие тиражи.

Дай мне, Господи, остаться
Аутсайдером продаж
И блаженно улыбаться
Раздаривши весь тираж.

Но дрожат от счастья пальцы,
В голове — мечтаний дым:
Сколько же сорву оваций
Я смирением своим.



*  *  *

Купить на кухню табурет.
Писать о том, что лету — амба.
Попав опять в объятья ямба
Настропалиться на сонет.

Порезать мелко винегрет,
Перебирать эстампы, штампы:
Без мотыльков скучает лампа,
И некому лететь на свет…

На небе облака висят.
В подъезде прячется собака.
Я наблюдаю листопад,
Как будто ожидаю знака,
Припоминая Пастернака,
Про то, как в раннем детстве спят…



*  *  *

Все, что нажито здесь — лишь пепел и дым,
Туда ничего не взять — на том и стоим.

Все мастер-карты, визы и прочий хлам
Ценный здесь — совсем бесполезен там.

Хоть стой на паперти, хоть олигархов строй —
Ни откусить, ни съесть, ни забрать с собой.

Там нельзя дать на лапу, там ключник Петр
Взяток борзыми церберами не берет.

Вспомни, что говорил тебе старшина:
Безумству храбрых пенсия не нужна.



*  *  *

Поздно, автор, слишком поздно.
Завертелся твой сюжет.
Он уже несет ей розы,
И назад дороги нет.

Все уже в ней сердцу мило,
Коготок уже увяз.
Автор ничего не в силах
Изменить на этот раз.

Все — на взводе, все — на нерве.
Поцелуев полон рот.
Только он — совсем не первый
Кто, как в пропасть, к ней шагнет.

Автор нагуляет проседь,
Но не выдержит — шепнет:
— Да она тебя же бросит!
Зачеркнет! Перелистнет!

Так и будет, так и будет,
Ты уж автору поверь…
И не станет бить посуду —
Просто выставит за дверь.

Автор спит, но ранит душу
Еле-еле слышный глас:
— Автор! Я тебе не слушал…
Автор! Что же ты не спас?..



*  *  *

Мы шли с тобой, как ходят только дети,
Ладонь зажав запальчиво в ладони,
Не чуя ни засады, ни погони,
Как водится, забыв про все на свете.

Мы шли с тобой, как ходят только дети,
В какой-нибудь Шекспировской Вероне,
Как будто бы нас время не догонит,
Как будто нет ни старости, ни смерти.

Впустую и погоня, и засада,
Мы знали, что не нужно торопиться,
Мы понимали: все идет как надо.

Улыбки освещали наши лица,
Мы шли с тобой, как дождь идет в Макондо.
Мы просто не могли остановиться.



*  *  *

Выйдешь, в чем есть, из трамвая,
В воздухе пахнет грозой,
Светит звезда роковая
Ласковой бирюзой.

Выдохнет ночь, как живая,
В спину, листвою шурша…
Ходят по кругу трамваи,
Мается в круге душа.

Светит звезда, остывая…
Будто бы над головой
Смерть, падла, как таковая,
Жизни, как таковой.



*  *  *

Выхожу один я, надо мною —
Ни звезды, ни звука — ничего.
Я придавлен этой тишиною,
Пустотою неба своего.

И стою, не сытый и не пьяный,
Неподвластный, не познавший власть.
У судьбы — две язвы, три изъяна,
Слава Богу — жизнь не удалась.



*  *  *

Искусственность дыхания рот в рот,
На выдох-вдох — чтобы трещали ребра...
Ну, что же ты? Дыши, дыши, сынок!
Ну, что же ты? Дыши, дыши, урод!
Открыл глаза. Ну, здравствуй. Вечер добрый.
Теперь ты жив. Теперь ты одинок.



*  *  *

...Идти к вокзалам трем после обеда...
Из города в другие города
Здесь каждый день уходят поезда.
Я на одном из них сейчас уеду.

Сегодня понедельник, значит, в среду
Ты спросишь: «Любишь?». Я отвечу: «Да»...
Еще сто раз — и больше никогда.
Еще сто раз — и ты за мною следом.
Я говорю столице: «Отпусти».
Вхожу в вагон, в котором места мало,
И лезу с головой под одеяло.

А поезд все не может отойти
С какого-нибудь третьего пути
Ужасно Ярославского вокзала