Вернуться на предыдущую страницу

No. 2 — 3 (18 — 19), 2008

   
Эссе


Борис КОЛЫМАГИН



ГЕНРИХ САПГИР
И ОЛЕГ АСИНОВСКИЙ:
ТУПИКИ И ПРОЗРЕНИЯ



Перед современным стихом достаточно остро стоит проблема органики речи. "Лианозовская школа" дала нам несколько направлений решения этого вопроса. Одно из них связано с творчеством Игоря Холина и Всеволода Некрасова, которые очень чувствительны к речевым возможностям поэзии.
Сапгир, в отличие от своих собратьев по перу, писал на более "поэтическом" и, стало быть, более подверженном автоматизму стихе. Чтобы избежать превращения стихотворной речи в словесную кашу поэт использовал целый ряд концептов и приемов. Самые очевидные из них — это опрокидывание стиха в социум и активное использование игры. Сапгир, бесспорно, был предтечей постмодернизма, всевозможные брэнды и маски неотделимы от его творчества. Ко многим его текстам можно подойти с типичным постмодернистским вопросом "смешно или не смешно"?
Но постмодернистский тренд едва ли маркирует все творчество Сапгира. Поэт, как известно, "писал книгами". И многие ходы, используемые в них, решительно не совпадали с поворотами нового изма. Скажем, в книге "Псалмы" (1965 — 1966) автор добился оживления речи благодаря опрокидыванию ее в метафизику.
Да, мы встречаем в "Псалмах" и соцартовские жесты, и словесную игру. Но мы видим в них духовные перспективы, возникающие вопреки шутовскому безбожию 60-х. И даже доказательство бытия Божия:
Это все глубоко наболевшее
И простое как доктор Живаго
Листья есть
птицы есть —
небо есть —
и воистину есть
Судия всего живаго.
Конечно, такого рода стихов, кусков, строчек в "Псалмах" немного. И только приходится пожалеть, что из всего этого не родилась отдельная книга, где прозвучали бы простые и ясные слова о трагедии Любви в этом мире.
Возможно, что рождению такой книги помешала общая установка поэта на стеб. Метафизика вперемежку с игрой быстро выработала стихотворный ресурс, и появился тупик, преодолеть который в той манере, которую исповедовал Сапгир, было уже невозможно.
Традицию "Псалмов" в современной русской поэзии продолжил Олег Асиновский. Его стихотворная походка тоже стремится к "поэтичности". Его речь, чтобы избежать выхолащивания, тоже активно использует игру, неожиданные смысловые повороты. И, как и Сапгир в "Псалмах", Асиновский активно использует ресурс метафизики для создания органического письма.
Собственно, все последние произведения поэта связаны с книгой книг — с Библией. Он не только пишет на библейские мотивы, но и создает своеобразный комментарий на отдельные библейские книги.
Однако "полотна" Асиновского никак не назовешь духовной поэзией, потому что связь человека с Богом его волнует едва ли больше, чем Сапгира. Что, однако, не исключает и каких-то находок, и красоты открывающихся ландшафтов, и богатства библейской образности.
В этом смысле очень показателен "Иов" — многостраничное повествование, где известный библейский текст перемежается комментариями. Комментарии эти весьма необычны, и их можно было бы поставить в ряд еретических сочинений, если бы в рассуждениях Асиновского была хоть какая-то система. Но никаких метафизических построений здесь нет. Поэт просто плавает по волнам метафор и ассоциативных рядов. Для примера приведу первый попавшийся на глаза фрагмент:
"Многоречивые друзья мои! К Богу слезит око мое. О, если бы человек мог иметь состязание с Богом, как сын человеческий с ближним своим! Ибо летам моим приходит конец, и я отхожу в путь невозвратный.
Тот свет уже здесь, он Бога спасет и в дорогу, там ребенка рожу и обратно, как плоть ребенка к душе ребенка в путь невозвратный, пусть Господь сосет мою грудь, брат сосет грудь сестры, сестра сосет грудь брата".

Библейские слова растворены в кислоте сюрреализма. И благодаря такому заходу стих не скатывается в автоматизм. Заметим, что здесь идет исключительно смысловая игра, и словесных ходов, связанных с вслушиванием в речь, с разложением и пересобиранием фразы в полотне нет. Поэтому стих Асиновского можно назвать "смысловиком" в противовес тому, который демонстрирует, скажем, Сергей Бирюков.
К сожалению, подряд "Иова" читать очень сложно. Повествовательная линия Библии совершенно размыта "поэтизмами", которые порой воспринимаются на уровне бреда. Но эти поэтизмы можно потреблять, как дорогое вино, маленькими глоточками. И тот факт, что их очень много, дело не меняет. Поэт создал некий бренд "религиозная поэзия" (не путать со словосочетанием "духовная поэзия"!). И, покупая продукт с этим брендом, читатель может быть уверен, что найдет здесь чистую, беспримисную поэзию. Как ее потреблять в современном контексте — это уже другой вопрос. Вероятно, только так, малыми порциями, раскрыв полотно на случайной странице.
Однако "метафизический ресурс" Асиновского, как и в случае Сапгиром, тоже весьма ограничен. И органичная речь существует у него в очень сжатом пространстве.
Поэт еще может долго множить сущности, плодить похожие по заходу тексты. Но это не меняет конфигурацию самой поэтической ситуации, завязанной на органику речи. Чтобы выйти из тупика, замаячевшего еще перед Сапгиром, Асиновскому необходимо открыться "миру как есть". Тому миру, который дарит человеку красоту. Ставит перед человеком вопросы о добре и зле, о невинных страданиях, о внутренней свободе и выборе пути. Словом, выбраться из клетки сюрреализма и войти в то пространство, где возможно откровение и прозрение, и где несение креста является не красивой метафорой, а главным вектором существования. Метафизическая традиция Сапгира, продолженная в творчестве Асиновского, нуждается в опорах на объективные, духовные основания жизни. И если она этого достигнет, значение ее для современной русской поэзии, несомненно, возрастет.