Силлабо-тоника
Евгений ЛЕСИН
РОССИЯ ОТКАЗАЛАСЬ ОТ СВОБОДЫ
О СОВРЕМЕННОЙ РОССКОЙ ПАЭЗИИ
Геннадию Каневскому
Вот пишет Емелин-паэд: и все глазки да лапки, все лапки да глазки.
Вот пишет паэд Родионов: а там только рыбки да всякие зайки. Вот пишет Димитрий Кузьмин: там и рыло, и чмо у тебя в пидараске. Вот пишет волшебный Немиров: ах, милость, ах, радость, душа без утайки. Вот пишет Воденников дерзкий: шумела в гавне невеселая рожа. Вот пишет Калинин бесстрашный: какая вокруг лепота и чудесная нега. Вот пишет паэд беспокойный Орлуша: молитва, россия, серожа, серожа. Вот пишет веселый Амелин: гуляем, бухаем, блюем ради первого снега. Вот пишет Лукомников томный: завыла тоска по тревоге последней. Вот пишет паэд Березовский Борис: эх, расеюшка, ухнем. Вот пишет паэд Мэр Массквы: о, великая дево в карете соседней. Вот пишет прекрасный, могучий паэд Глазунов: о, заглохни, мазилка, потухни. Вот пишет Паэд Всем Паэдам Паэд: его и цитировать страшно, но сладко. Вот пишет паэд Негр Ибама: о, славься великий советский союз. Вот пишет паэд Пугачева-Кобзон-Церетели: уходим под воду, на блядки. Вот пишет Е. Лесин паэд... Да херню все. Пойду в евроньюс и напьюс. ИЗ ЦИКЛА "УЛИЦА МАРХЛЕВСКОГО"
* * *
Стоит Воровский, Феликса уж нет.
"Девятка" тихо катит по Лубянке. Здесь вся Москва бросается под танки. В чекистских окнах — негасимый свет. Здесь каждый непременно командир. Особенно когда под ручку с дамой. Угрюмо закрывается рекламой Корабль-призрак — бывший "Детский мир". Москва гудит, а под Москвою ад Забытых рек и метрополитена. Мечтают реки вырваться из плена. Когда-нибудь они нам отомстят. БАЛЛАДА О НЕВИННО ЗАКЛЮЧЕННЫХ ПОД ЗЕМЛЮ РЕКАХ
Сидели как-то раньше А и Б.
Сидели не в тюрьме, а на трубе. Теперь у них не самый лучший вид. Теперь та и другая — инвалид. Не буквы, а какой-то гепатит. А на трубе уселся паразит. Торгует газом, трогать не велит Нигде и ничего мне и тебе. Сплошные трубы, просто трубный яд. И трупный ад, и нет пути назад. И реки-зеки в камерах сидят. Сидят, хотя текут. Не надо слов. Не надо слов, не надо берегов. Не надо ничего. И будь здоров. И будь здоров и не гляди с тоской. А реки протекают под Москвой. Под рельсами, под грязной мостовой. Под сказочной кремлевскою стеной. Под радостной столичною толпой. И под автомобильный сучий вой. Такой вот со святыми упокой. Когда-нибудь, а может, никогда Из подземелий вырвется беда, Сметая все, как раньше дембеля, — Высотки, тюрьмы, свиту, короля, Гуляя без руля и от рубля И бешенством Россию веселя. И рухнут стены старого Кремля, И рухнут стены кладбища-Кремля, И рухнут стены, и придет вода. * * *
Милютинский... Ну кто такой Милютин?
Хотя мне и Мархлевский не знаком. Какой-то большевик. Не слишком лютый. Забавно все же быть большевиком: Расстреливаешь, годы пролетают, А если доживешь — наверняка Тебя твои коллеги расстреляют. Не доживешь — прославят на века. Наделают иконы и иконки, Завалят ими город и страну. А я иду вдоль старой телефонки До Сретенки. А может быть, сверну. Москва стоит чужая, неживая, У бомжей и собак упадок сил. Я новые названия не знаю, А старые давно уже забыл. * * *
Ничего не меняется, реки текут, умирают, впадают,
Их не видно, не слышно, забыли о них навсегда, Вот Буданка, Кабанка, Кровянка, Ольшанка, Стеклянка, Вот Хохловка, Даниловка, Спиркин овраг и Попов, Замурованы реки, забиты под землю, зарыты Котляковка, Бубна, и Рожок Золотой, и Проток, Студенец, Черногрязка, Ходынка, Чернушка и Филька, И Копытовка, Рыбинка, Сара, Ольховец, Подон, И ручьи Ермаковский, Козеевский, речки Вонючка, Горячка, И Чурилиха, Чура, Чечера, Синичка и Сивка река, Где-то снизу метро, что змеится стоглавым драконом, Наверху купола золотые, все тот же стоглавый дракон, И бессмысленно бьются в трубе Таракановка, Ржавец, И ручьи Котляковский, Охотничий, Хлудовский, Капля река, И Леоновский также ручей и Владыкинский, речка Сорочка, И Кипятка, Кабаниха, Рачка, Неглинка, Растань, Где Хапиловка, Сосенка, где ты, несчастная Пресня? И когда я на берег смогу к вам, родные, придти? |