|
|
Футурум-проза
Алексей КАЗАКОВ
СЛЕД
(Научно-фантастический рассказ)
Сквозь хруст и шелест
телефонного эфира он диктовал:
"...Вода хлынула в откормочный пункт, где находилось 900 свиней.
Шестеро работников пункта, рискуя жизнью, занялись спасением животных...
Поверхностные воды хлынули с гор и потащили за собой многотонные земляные
глыбы вместе с вырванными деревьями"...
Корреспондент отдела новостей Илья Шмаков передавал в Москву, редакционной
стенографистке, репортаж о наводнении на юге страны. Усиленно артикулируя,
Илья рассказывал о затопленных первых этажах домов, о встревоженных, не
выспавшихся женщинах в очередях у зеленых цистерн с питьевой водой — солдаты
устанавливали железные бочки на высотах города, — о мужестве спасателей,
вытаскивавших из грязно-бурой взбесившейся реки людей, упавших вместе
с железным мостом...
Передав репортаж, Илья рассеянно посмотрел в утреннее окно, выпил кофе,
послушал новости из белого пыльного пластмассового приемничка, висевшего
на стене, над гостиничной кроватью, прилег на эту самую кровать и задремал.
...В дверь номера постучали. Илья встрепенулся и сонно поплелся открывать,
ожидая увидеть горничную или дежурную по этажу, но неожиданно увидел Георгия,
— приставленного к нему работника местной администрации. Вместе они ездили
вчера в район бедствия, Георгий помогал до самого утра организовывать
сбор информации, подвез его к гостинице на своей "Волге".
Георгий сиял улыбкой:
— Илья! Спешу Вас обрадовать: вода пошла на убыль. В горах все стаяло.
Наводнение, можно сказать, капитулировало. И ни одной жертвы. Можно пройти?
— Ох, да... извините... задремал... конечно... Кофе выпьем?
— Кофе? А давайте выпьем кофе в одном уютном местечке, да? — Георгий поправил
черные жесткие усики на загорелом лице и снова улыбнулся. В общении с
Ильей, корреспондентом центральной газеты, он был мягок и насторожен одновременно
— мягок и приветлив как человек, а насторожен — как должностное лицо.
* *
*
— Как? — театрально
хлопая глазами, спросил сын, — только одна фотография?
— Только одна, — ответил отец. — Одна-одинешенька.
* *
*
Вечером Илья должен
был улетать в Москву. Но ложиться сейчас отсыпаться после бессонной ночи,
отказаться от приглашения на кофе — невежливо...
— С удовольствием, — ответил Илья.
— Места у нас изюмительные, — сказал Георгий. То ли сострил, то ли он
так выговаривал это слово, но Илья отметил скрытый образ сладкого изюма
в определении "изюмительный".
Илья быстро выкосил рыжую щетину на скулах, переоделся. (Сначала хотел
надеть джинсы, но подумал, что рядом с Георгием, облаченным в протокольный
костюм с галстуком, он будет выглядеть несолидно, и потому влез в черные
брюки, накинул серый пиджак.)
Здесь уже вовсю красуется весна — зеленью, цветущей магнолией, легкими
дамскими платьями, а в Москве еще чередуются в желании досадить горожанам
снег с дождем, люди кутаются в куртки, плащи; лица москвичей бледны, еще
не тронуты загаром...
После кофе в подвальчике, где, разумеется, они выпили и коньяка, Георгий
предложил съездить за город и посмотреть местную достопримечательность
— окаменевший след динозавра. Илья охотно согласился. Усталость, коньяк,
запахи весны, предвкушение неведомого следа динозавра и подспудное, немного
тревожное предчувствие вечернего полета на самолете в слякотную холодную
Москву — эта смесь заиграла в нем и родила детское ощущение романтической
бесшабашности.
— А что, Илья, заедем по пути к моей сестре? — полуспросил, полузаявил
Георгий, пошевелив черными усиками.
— Ну, конечно, заедем. — Илья улыбнулся и подумал, что для полного счастья,
пожалуй, не хватает сегодня прекрасной дамы. Теперь, надо полагать, будет
и она.
Он не ошибся. Ирина была длинноногой, черноволосой, с длинными ресницами,
с немного как бы сонными глазами. Она вышла с Георгием из подъезда пятиэтажки,
как из дворца — гордо расправив плечи и по-царски неторопливо шагая на
высоких каблуках по асфальту. Асфальт был в извилистых трещинах, уже проросших
первой травкой.
Девушка села в машину на заднее сиденье. Илья обернулся к ней (но не слева,
как было бы удобнее, а справа — прятал от невыгодного ракурса сломанный
когда-то на ринге нос), и не успел открыть рта, как услышал:
— Здравствуйте.
Она поздоровалась первой. Она чуть улыбнулась ему. У нее были зеленые
глаза. Колени ее были плотно сжаты.
* *
*
— Только одна фотография?
— опять спросил сын, трогая свои мягкие юношеские усики.
— Ну да, —ответил отец удовлетворенно и прищурил один глаз, — вот так-то.
* *
*
...Карстовые пещеры
светились внутри красным, зеленым, синим — по цвету светофильтров в небольших,
укрепленных между сталактитами и сталагмитами, прожекторах. Все это было
прекрасно, но Илья вдруг понял, что больше всего ему хочется любоваться
ею, Ириной. Ее сонные зеленые глаза и припухшие веки хранили главную драгоценность
любой женщины — загадку. Горькие тонкие дуги складок у губ говорили о
том, что в жизни этой женщины были тяжелые минуты, в ней чувствовалась
тонкость — это проявлялось в чуть вздернутых бровях в тот момент, когда
говорила она или когда обращались к ней, в мягкой улыбке, манерах...
Они вышли из пещеры и пешком, неторопливо направились по траве, мокрой
от только что прошедшего короткого дождя, к опушке букового леса. Маленькие
ящерки сновали под ногами.
Показался песочного цвета камень чуть ниже человеческого роста.
— Смотрите, Илья, — Георгий провел ладонью по склону окаменевшего бугорка,
и Илья увидел заполненный дождевой водой трехпалый след величиной с кленовый
лист. Матрица миллионнолетней давности. Подмигивание истории. Розыгрыш
вечности. Напоминание о скоротечности биологической земной жизни.
— У нас есть поверье, — говорил тем временем Георгий, в волнении одергивая
и приглаживая усы, — если выпить из этого следа динозавра вместе с кем-то
росы или дождевой воды, то после этого люди становятся друзьями до гроба,
братьями-сестрами. Что-то вроде клятвы. Ритуал.
Девушка опустилась на одно колено и пригубила воду. Потом отошла и сделала
приглашающий жест. Илья перевел взгляд на Георгия, но тот театрально развел
руками:
— Только после Вас.
Илья повторил жест Иры, стал на колено и, чуть комично сложив трубочкой
губы, хлебнул воды, почувствовав на зубах песок.
* *
*
— Ну ты, батя,
даешь! — восхищенно помотал головой сын. — Долго ты к этому шел?
— Почти тридцать лет, — серьезно ответил отец. Лицо его было усталым.
* *
*
...Из кухни запахло
кофе. Через минуту Ирина внесла серебристый поднос с тремя чашечками.
— Кофе по-турецки. Сварен в горячем песке.
— Дорогие друзья, — заговорил Илья, подняв рюмку коньяка. Ирина отложила
на диван черно-красную гитару, которую настраивала. — Друзья, сегодня
у меня очень удачный день. — Илья выглянул в окно: светился вечерний город.
— Я рад, что познакомился с Вами, что узнал этот... странный и обязывающий
обряд — пригубить воды из "копытца". Но превратился я, — улыбнулся
Илья, — как видите, вовсе не в козленочка и не в динозаврика, а в Вашего
друга. Друга, который будет помнить Вас и всегда будет рад встретиться
с Вами — здесь ли, в Москве ли...
А еще он подумал, но не сказал, что прежде всего он хочет вновь встретиться
с ней — этой женщиной, этой гитаристкой с печально вздернутыми, как у
Пьеро, бровями.
Ирина взяла гитару и запела романс, которого Илья раньше никогда не слышал:
Рано, рано
Осень наступила,
Вянут, вянут
В нашем парке
Грустные цветы...
— Внимание! — торжественно
воскликнул Георгий и щелкнул затвором фотоаппарата. — Готово: фотография
для истории!
И вдруг громкий хриплый рев динозавра ворвался в распахнувшуюся балконную
дверь. За ним в комнату влетел крупный косой ливень, гроза нарастала,
снова хрипло заклокотал гром — но вот шум ливня отодвинулся, затворенный
балконной дверью. Темно-зеленое платье девушки чуть намокло спереди от
крупных капель дождя и обтянуло ее стройные ноги. И в эту секунду Илья
понял, что так врывается в повседневность судьба — грозой, которая не
грозит, а сулит новое, неизведанное... И пусть все это наивно и по-детски
— вот так влюбиться в грустноглазую девушку. Но он должен с ней увидеться
снова. Он уже тоскует без нее, хотя она еще рядом. И где-то летит или
уже приземлился самолет, который унесет его сегодня ночью от Ирины.
* *
*
— Есть еще один
режим, — сказал отец. — Режим отстранения. Идет визуализация с нейтральной
точки. Переключить на него?
— Любопытно, — ответил сын. — Переключай.
* *
*
Ночью брат и сестра
возвращались из аэропорта. Георгий включил негромко радио. Повернулся
к Ире, которая, сбросив туфли, сидела рядом:
— Устала? — спросил он.
— Конечно устала, — ответила она. Потом усмехнулась:
— Ты мне зарплату платить должен за эти выезды. Я у тебя вместо породистой
кошки на заднем сидении.
Девушка зевнула, прикрыв рот кулачком.
— Потерпи, сестренка, — сказал Георгий. — Думаешь, мне приятно быть массовиком-затейником?
Паясничать... Ну что делать. — Он устало вздохнул. — Иначе этот социально
озабоченный Лукьянов, ветеран наш дорогой, достал бы нашего москвича-корреспондента.
Собирались к мосту его везти. Раздобыли чертежи, насколько я знаю, расчеты
там какие-то. Сфотографировали мост, подготовили письмо в газету — мол,
конструктивные просчеты, то да се, халтура при монтаже... Шеф так и сказал:
"Привяжите этого москвича на короткий поводок, чтоб не лез в наши
дела. Выборы, сами понимаете..."
Ирина покусывала губы, глядя в черные окна машины.
* *
*
— И это все на
основании фотографии двухсотлетней давности? — спросил сын. — Ты гений,
отец! За эту программу тебе положена Нобелевка! — сын с трудом стянул
с головы шлем виртуального погружения. — По нервам, правда, бьет. Особенно
в первом режиме, когда перевоплощаешься.
Сын встал с кресла.
— Компьютер выключить, тебе больше не нужен?
— Выключай...
— Никогда бы не подумал, что можно так полно сканировать энергетику старой
фотографии, — не мог успокоиться сын, — коньяк, гитара, хмельные люди
— их уже и на этом свете давно нет, а какой след!
Отец устало улыбнулся:
— След... Когда-нибудь, думаю, появится программа — а вот ты и займись!
— которая сможет восстанавливать реальность на основе элементарного отпечатка
— да хотя бы того же следа динозавра...
Отец аккуратно вынул из компьютера радужно блеснувший компакт-диск с цифрами
1999 и вставил его в ячейку шкафчика, висящего над рабочим столом. В который
раз его кольнуло сходство этого шкафчика с колумбарием. Ведь по сути там
покоились люди. Нет, следы их. И еще отец подумал: слова "хоронить"
и "хранить" — одного корня.
1999
|