Сергей БИРЮКОВ



Статья опубликована в альманахе "Поэзия", № 48, Москва, "Молодая гвардия", 1987 г.

"Уведи у вора корову и деву" — произносили наши пращуры, безусловно, веря в магическое действие Слова. Фольклорное, мифологическое слово — это Слово-Действие и одновременно Слово-Постижение. Магические жанры фольклора — прорицание возможного. В этом ряду — палиндром: слова, строка, фраза, которые можно прочитать одинаково слева направо и наоборот (палиндром — с греческого — бегущий назад). Как и многое, возникшее с началом речевой деятельности человека, палиндром забывался временами, но каждый раз возвращался на новом витке и в новом качестве. Мне уже доводилось писать о некоторых закономерностях обращения к палиндрому в переломные моменты развития русской литературы (см. "Литературная учеба", 1985, № 5), поэтому не буду повторяться. Подчеркну лишь еще раз, что в XX веке палиндром как художественно-философская система постижения мира осознается не только в литературе, но и в других искусствах. Например, музыковеды В.Н. и Ю.Н. Холоповы отмечают интерес к палиндрому у одного из крупнейших композиторов XX века А. Веберна. Требуют осмысления и анализа "палиндромические" явления в скульптуре и живописи, например, в некоторых вещах К. Малевича.
Классиком палиндрома в русской поэзии стал Велимир Хлебников. Его "Перевертень" (1913 г.) и особенно палиндромическая поэма "Разин" (1920 г.) дали полноценный пример равноправности обратимой строки со строкой, читающейся только в одну сторону. В программной статье "Свояси" Хлебников подчеркивал: "Я в чистом неразумии писал "Перевертень" и, только пережив на себе его строки: "чин зван... мечем навзничь" (война) и ощутив, как они стали позднее пустотой, "пал а норов худ и дух ворона лап",— понял их как отраженные лучи будущего, брошенные подсознательным "я" на разумное небо". Таким образом, Хлебников рассматривал палиндром как проективную форму искусства слова, которая менее других просчитывается заранее.
Достижения Хлебникова в области палиндрома не прошли незамеченными в советской поэзии. Опыты работы в этой форме мы находим у С. Кирсанова и А. Вознесенского. Но самым последовательным "палиндромистом" был тамбовский художник и поэт Н.И. Ладыгин.
Николай Иванович Ладыгин родился в 1903 году в городе Рославле Смоленской губернии. В молодые годы работал техником-изыскателем железных дорог, пока серьезно не повредил ногу. С детства увлекался живописью и поэзией. Изобразительное искусство становится его профессией. Он вступает в кооперативное товарищество "Художник", руководит изокружком. После переезда в Тамбовскую область одно время работает учителем рисования и черчения. Живопись и поэзия у Ладыгина шли рядом. Как художник он участвует в областных и Всесоюзных выставках, а стихи пишет в основном для себя и лишь изредка печатает их в местных газетах. В 60-е годы он обращается к палиндрому. И это становится главным делом его жизни. Без малейшей надежды напечататься, Николай Иванович тщательно прорабатывает каждую строку, читает стихи друзьям и знакомым, опробует их на слух. Надо сказать, что слушатели у него были взыскательнейшие. Прежде всего следует назвать тамбовского литературоведа, известного исследованиями "Слова о полку Игореве...", творчества П.Ф. Якубовича, Б.Н. Двинянинова и поэта Николая Глазкова, который часто гостил в доме Ладыгиных. Б.Н. Двинянинов, которому недавно исполнилось 75 лет, до сих пор сохранил юношеское увлечение творчеством Хлебникова. В значительной степени Борис Николаевич стимулировал интерес Ладыгина к палиндрому, а затем, когда появились первые интересные опыты, стал пропагандистом его творчества. Важна была и поддержка Глазкова, всегда подчеркивавшего ту роль, которую сыграл в его жизни пример Хлебникова: "Был не от мира Велимир, но он открыл мне двери в мир".
Таким образом, работа Ладыгина проходила не в безвоздушном пространстве. Но, как истинный мастер, он хотел получить более широкий отклик на свои творения. Вспоминаю, как по-детски радовался Николай Иванович, когда несколько его стихотворений увидели свет в журнале "Русская речь" в 1970 году. Следующая публикация состоялась в "Дне поэзии-83", когда поэта уже не было в живых (он умер в 1975 году в Тамбове).
Но что же представляют собой палиндромы Ладыгина? На первый взгляд это просто стихотворения и небольшие поэмы, только написанные обратимыми строчками. Как правило, в них выдерживается последовательность изложения. Рифм нет, но размеры время от времени возникают, что характерно для русского свободного стиха. В палиндроме Ладыгин стремился к максимальной, конкретности. Это относится и к его пейзажным стихам, и к бытовым зарисовкам, и к историческим поэмам. Всюду — конкретная природа, конкретный случай, конкретное историческое событие.
Отличие, видимое невооруженным глазом, в том, что отдельные строки читаются при известном напряжении ума и понимании того, как это построено: "Золотисто, вот, сито лоз" (при этом много легко читающихся строк, например: "И нет еще тени", "Силы мои омылись").
Еще одна трудность — нередко встречающиеся незнакомые слова или формы слов заставляют иной раз обратиться к словарю Даля (но эту же необходимость мы испытываем, скажем, при чтении Василия Белова). Наконец — необычное соседство слов. Тут Ладыгину приходилось действовать как композитору или художнику, которые создают новые произведения, отыскивая новые соединения звуков и красок (следует сказать, что он был к тому же хорошим шахматистом). Но, пожалуй, главное условие для постижения этих творений — поэтическая настроенность, или, как говорил Хлебников, "угол сердца" читателя. Скажем, очень понятны строки:

Но эти строки сотворены палиндромически. И оттого, что они читаются в обе стороны, создается ощущение не субъективной, а объективной истины. Читайте это с другой стороны — и получите тот же результат. Так, скоморохи, например, особенно не морализировали по поводу того, что ругательство, посланное в чей-то адрес, вернется к тебе же. Они произносили всего одну строку: "На в лоб, болван!" На всякий случай эффект можно проверить, прочитав в обратную сторону. А прочитав у Ладыгина строку: "О Вера моя, о марево", или "И жар и миражи"— невольно задумаешься, почему же так единственно сходятся слова? Что это — игра человека или игра самой природы? Да и подумаешь о том, что слову "игра" в литературе придают иной раз уж слишком какой-то легковесный оттенок, А попробуй поиграй-ка! Ведь и пушкинский Импровизатор играл. Игра — дело серьезное. Вспомним бахтинский термин "карнавализация" и все, что с ним связано.
Не будем, однако, впадать в пафос. Палиндром, при том, что это "потенциально... самая афористическая форма из всех известных русской поэзии" (Григорьев В.П. Грамматика идиостиля. М., 1983), не может объять все. Но это не отнимает у палиндрома перспективы в постижении мира.
Когда-то Хлебников написал в своем "Разине": "Эй, житель, лети же!" Житель полетел в космос физически. Но Хлебников имел в виду и духовный полет. Если мы будем искусственно культивировать только одни формы стиха и отрицать другие, как отрицали рожь во имя пшеницы, то и физически летать нам будет все труднее.

Так писал Н.И. Ладыгин. Его стихи недаром называли "словесным кружевом". Удивительным образом из самого рационального "построения" узора у кружевниц рождается тончайшая эмоция, дающая наслаждение душе, оживляющая генетическую — народную — память. Палиндромы Ладыгина воскрешают слог древней русской литературы, одический пафос Ломоносова и Державина, фольклорную веру в слово. "Звуки лиры", спасающие "дела людей" от "пропасти забвенья", здесь как бы удваиваются. О палиндроме можно сказать словами самого Николая Ивановича, что это "року укор". Разве не в этом, не в преодолении роковых обстоятельств и состоит смысл искусства?..
С этой мыслью мы вместе с сыновьями Николая Ивановича — Борисом и Алексеем — и готовили эту подборку.