Независимый альманах "Лебедь", 19 апреля 2004 г.
Независимый
альманах "Лебедь",
19 апреля 2004 г.
Конец
литературы
Когда
ты последний раз заходил в книжный магазин, приятель? Когда и какую книгу
ты там приобрел?
Вот видишь, ты задержался
с ответом. Не смущайся, автор этих строк тоже не помнит этого. Сегодняшний
Парнас напоминает палубу тонущего "Титаника", откуда бегут все,
кого Бог или природа наградила еще какими-нибудь умениями и талантами,
кроме складывания словес. Если бы не гонорарная копейка, ваш покорный
слуга давно забросил свое перо за окно и провел остаток дней в дзен-буддистском
перекапывании огородных грядок на даче, открывая рот только для принятия
пищи и виртуальных поцелуев ручек у здешних дам. Лев Толстой сравнивал
поэта с пахарем, идущим за плугом и на каждом третьем шагу делающим танцевальное
па. Сегодня эту аналогию можно расширить на всех пишущих. Заявите-ка в
современной компании, что вы писатель, и вокруг вас образуется озадаченная
пустота: "Смотри, мы думали, что он, как все.., нормальный.., а он,
оказывается, пи-са-тель. Ну его!"
— А Б. Акунин? А Виктор
Пелевин, Виктор Ерофеев, Вячеслав Курицын, Владимир Сорокин? — возразят
присутствующие. На это ответим, что оные Сорокины и прочие пернатые Курицыны
не писатели, а прохиндеи-пиарщики, вешающие лапшу инфантильным головастикам-переросткам
из гуманитарных вузов. Автор себя к их числу не относит и хочет надеяться,
что аудитория "Лебедя" тоже.
С другой стороны,
в каждом человеческом поколении рождается определенный процент особей,
для которых сочинительство является одним из смыслов жизни. Это генетический
закон, он неопровергаем. "Бей, но дай говорить" — вот его библейская
редакция. Переселите такого на необитаемый остров, заставьте стоять одной
ногою на утесе во мраке вечной ночи среди бущующих волн океана — он и
там станет "говорить стихами".
Вот менее апокалиптический
прогноз израильского литератора Якова Шехтера:
"Пишущие в Израиле
на русском языке оказались в совершено удивительных, благодатных для литературы
условиях. Все посторонние мотивы, могущие повлиять на творческий процесс,
полностью устранены — писательство не приносит ни денег, ни славы, ни
даже популярности. А это значит, что в литературном процессе участвуют
лишь те, кому это действительно нужно, те кто не может без него жить.
Искусство ради искусства в масштабе отдельно взятой страны."
Не знаю, как кому,
а вашему слуге этот диагноз показался скорее клиническим, нежели литературно-критическим.
Допустим, среди упомянутых Яковом Шехтером литераторов возник бы новый
Достоевский, Лев Толстой или, как минимум, Шолом-Алейхем. Добились бы
они сегодня гонорарного признания? То-то и оно.
В девятнадцатые века
дело обстояло не совсем так и даже совсем не так. Дворянство требовало
для себя доброкачественной художественно-литературной пищи и соглашалось
эту пищу щедро оплачивать. Чрезвычайно поучительны в этом смысле обидчивые
ламментации Достоевского:
"За что же я-то,
с моими нуждами, беру только 100 руб. (за печатный лист — В.С.),
а Тургенев, у которого 2000 душ, по 400?"(Д, 28[1], 325);
"Лев Толстой
продал свой роман в “Русский вестник", в 40 листов, и он пойдет с
января, — по пяти сот рублей с листа, т. е. за 20 000. Мне 250 не могли
сразу решиться дать, а Л. Толстому 500 заплатили с готовностью! ”(Д, 29[1],
370).
Как тебе эти гонорарные
"двадцать тысяч" серебрянных рублей, читатель? В том и дело,
что для существования литературы нужны те, для кого "читать"
— значит то же самое, что для упомянутых Яковом Шехтером —"писать".
Причем первых должно быть в десятки тысяч раз больше, чем вторых. Если
эта пропорция нарушена, писательство превращается в тунеядство, а писатель
в пустопляса, выделывающего танцевальные "па" под горестные
вздохи домочадцев и издевательские ухмылки прохожих, крутящих за его спиной
пальцем у виска.
Упомянутая пропорция
существовала не только в дореволюционные, но и в советские времена. Более
того, в советскую эпоху она была максимальной. "Культурная революция",
"самая читающая в мире нация " — никакой не агитпроп, а реальное
достижение большевистской власти. Писатели пользовались тогда общественным
почетом, уважением и ходили в Героях Социалистического Труда. "Инженеры
человеческих душ" — вот как они именовались.
А сейчас?
Сейчас на Парнасе
российской словесности возобладали всевозможные Никифоры Ляписы, Хины
Члек и прочие домотканные постмодернисты, которых Лев Аннинский сумел
убить единственной фразой: постмодернизм — "Это когда супермены с
треском вонзают свои члены в задние проходы своих друзей и подруг, а до
того всё это нюхают".
Заодно процитирую,
пожалуй, самого себя: "Дело в том, что иногда духовная жизнь народа
оскудевает настолько, что у одаренных Богом и природой одиночек попросту
не возникает желания предъявлять свой дар обществу. Ничто не свято: гражданские
добродетели объявлены предрассудками, политику вершат бездарные авантюристы,
науки и искусства влачат жалкое существование, в храмах торгуют, всюду
торжествует грубый материализм — в таких условиях уму и таланту делать
нечего. Он остается как бы "вещью в себе", окукливается и теряет
стимул к творческому плодоношению. У народа, возжелавшего стать страной
дураков, не может быть умного искусства. Тут-то и появляются со своими
бубенцами и погремушками всевозможные "-исты".
Утверждал и повторяю:
литература умерла.
А упомянутый генетический
процент пишущих? Он остался. Автор имеет в виду не удачливых деловаров
типа Б. Акунина, а тех, кто не может не писать, для кого это действительно
род священного недуга. Едва ли не ежеднедельно автор получает книжные
бандероли от них, приговоренных к столу и перу, с единственным призывом:
"Валерий Леонидович, ум-моляем, хоть обматюкайте, но выскажитесь!"
Высказываюсь:
— Жаль мне вас, ребята.
И больше ничего не
умею сказать, и никак утешить этих неофитов. Они появились в эпоху, которой
не нужны, которая не читает. Не только их, но вообще никого и ничего.
Социалистический эксперимент закончился, завершен. Но его крах привел
совсем не к тем результатам, которые ожидались. Ожидалось духовного Возрождения,
расцветания ста цветов и вообще прилета птицы Каган. Получилось же то,
что получилось: как только коммунистические лидеры перестали тянуть свои
народы за волосы наверх, к свету и знаниям, те с облегчением рухнули назад,
в возлюбленное телевизонное болото. А ставшая никому не нужной творческая
интеллигенция принялась переписываться кто куда — кто в управдомы, кто
в Викторы Ерофеевы или в порнографы (что одно и то же), абсолютное же
большинство оказалось в огородном положении автора этих строк.
Новорожденная писательская
поросль скитается по миру в поисках освещенных читательских площадок,
того не понимая, что их уже не существует. Сегодняшний Парнас — это пустырь,
по уши заросший чертополохом, где бродят сколиозные постмодернисты и тощие
сотрудники литературных журналов, тираж и количество которых неутомимо
стремятся к нулю. Автор знает, что говорит, ибо и сам время от время появляется
на этом пустыре в поисках гонорарного пропитания. Черт бы побрал все его
литературоведческие знания, звания, диссетрации и монографии.
Моя поэзия здесь больше
не нужна,
Да я и сам, пожалуй
что, не нужен.
И все-таки, и тем
не менее приветствую своих персонажей, этих последних из могикан. В них
светится такое доверие к миру слова, в своих дебютах и опытах они так
чисты и целомудренны, что, честное слово, увлажняются глаза. В конце концов,
читать и писать — самое безгрешное изо всех человеческих занятий. "Человек
литературный" не участвует в жестоких ристалищах жизни. Письменный
стол и перо — вот единственное, что ему в этой жизни надо.
Недавно автора пригласили
в соредакторы бумажно-сетевого издательства "Южный город". Согласился,
лишь бы поддержать литературные опыты Ольги Збарской, Александра Пилипенко,
Григория Тисецкого, Эдуарда Снежина, Елены Чайки и прочих младых дебютантов
этого издательства. Держитесь, дорогие мои, не отнимайте ладоней со лба.
В надменной, пресыщенной аудитории "Лебедя" вы скорее всего
не будете прочтены и услышаны. Но такова сегодня цена литературной самоинициации.
Хотите, подниму вам настроение? Вот выдержка из интервью Бахыта Кенжеева,
одного из сиятельных литературных эмигрантов, блистательного мастера слова,
автора пяти романов и четырех поэтических сборников:
Вопрос: — Можно ли
в Канаде русскому писателю жить на литературные заработки?
Ответ: — Всех моих
литературных заработков за семь лет тамошней жизни хватило бы лишь на
то, чтобы оплатить проживание в квартире за два месяца" (http://www.futurum-art.ru/interviews/kenzheev.php)
И тем не менее Кенжеев ежедневно устремляется к столу и пишет, пишет,
пишет новые поэзы и романы. Даже если бы они были графоманством чистейшей
воды, подобная аскеза достойна противоречивого восхищения.
Мы, кажется, начали
за упокой, а кончаем во здравие. Пусть. Назовем это противоречие диалектическим
и призовем перечисленных здесь авторов не капитулировать ни перед какими
обстоятельствами. Запишите и повесьте над письменным столом: "Это
вся рота шагает не в ногу, один я в ногу".
И стойте в своей убежденности
свято и до конца!
|